когда-то летавший на аэроплане. – Пусть они уподобятся птицам! А мы пока поглядим и все взвесим!
В толпе опять засмеялись.
– Да как же! – захлопал глазами Гоголь. – Я же для всех старался!
– Да подожди, Моголь! Мы же еще недвижимость свою не реализовали!
– А зачем вам деньги, когда мы летим к счастью! – закричал в отчаянье Гоголь.
– А чтобы еще более счастливыми быть! – резонно заметил кто-то.
– А ты, Гоголь, корейцев с собою возьми!
На глаза физика навернулись слезы. Потерявший самообладание, он закрыл ладошками лицо и всхлипывал.
– Не для себя я старался… – слышали стоящие рядом. – Не для себя…
– Не плачь, Моголь! Мы тебя уважаем!
Физик открыл заплаканное лицо и в надежде спросил:
– Ну что, полетите?
В толпе молчали, понурив головы.
– А как же труд мой, как старания?!
Гоголь был столь трогателен в своем детском отчаянии, что горожанам стало неловко, а некоторые особенно сердобольные зашмыгали носами. На помощь согражданам пришел человек, имевший летный опыт.
– Не обижайся на нас, Гоголь. Мы слабые по сути своей. Мы боимся лететь! А вдруг там нет счастья?! Тогда шар упадет на землю, и мы все разобьемся!..
Может быть, ты первый полетишь?.. Только обещай нам, что вернешься, если счастье отыщешь. Тогда мы точно с тобой вознесемся…
– Обыватели мы! – поддержал летуна кто-то. – Мещане!
Гоголь простер руки к какой-то голове, выделяющейся лысиной из толпы.
– Может быть, вы полетите? – с надеждой спросил герой.
Лысая голова загрустила и отрицательно покрутилась в накрахмаленном воротничке, закраснев ушами.
– А вы? – обратился физик к толстой бабе с ужасными бородавками на лице. – Там ваше лицо станет прекрасным!
– А не с лица воду пить! – нашлась уродина.
Глаза Гоголя отыскали в толпе безногого инвалида, сидящего на дощечке с колесиками. Инвалид внимательно слушал оратора и, казалось, мучительно раздумывал над чем-то.
– А вы!.. Вам-то что здесь делать? Сидите целыми днями на паперти в ожидании копеечки! Полетели со мной, и там вы будете счастливы!
– А действительно! – поддержал кто-то. – Лети с ним, Петрович! Чего тебе здесь делать? Может, бабу там какую сыщешь!
– А я-то чего! – испугался калека, сжимая в руках два увесистых пресс-папье.
– Да надоел ты всем здесь! Проваливай на небеса! А то клянчишь все, а после пьяный валяешься!
– Там водки море разливанное! – со смехом сказал кто-то. – И ноги там вырастут новые! А может, и еще кой-чего!..
– Чего пристали-то! – зашипел Петрович и, отталкиваясь пресс-папье от мостовой, потихонечку стал выкатываться из толпы. – Ишь, нашли дурака! А нужны мне эти ваши ноги!..
Остатки мужества покинули Гоголя, и он, еле удерживаясь от обильных слез, отворачивая лицо от соотечественников, полез в корзину.
– Прости нас, Гоголь! – послышалось из толпы. – Прости!
И тут же со всех сторон от молодых и старых посыпались низкие поклоны в сторону воздушного шара, сопровождаемые возгласами – прости!'.
Настал прощальный миг. Наполнившись теплым воздухом, шар рвался к облакам, словно ядро из пушки. Гудели от напряжения канаты и казалось, что они вот-вот лопнут, не выдержав такого могучего влечения.
– Прощайте, – прошептал Гоголь, оборотив лицо к согражданам. – Не поминайте лихом! – и махнул рукой.
В ту же секунду стоящие наготове мужики взмахнули топорами, блеснув солнцем в металле, и радостно опустили чугунные языки на канаты. Шар дрогнул, качнулся, как будто не веря в свою свободу, затем выпрямился и поплыл потихоньку к небу.
– Лечу! – крикнул Гоголь. – Улетаю!
Толпа рухнула на колени, а митрополит Ловохишвили затянул – Отче наш'…
Проводив взглядом шар, величественно уплывающий в поднебесье, Генрих Иванович в смятении покинул городскую площадь и направился к Гавриле Васильевичу Теплому.
На стук учитель ответил не сразу. Лишь после того как Шаллер заколотил в дверь кулаком, из квартирки донеслось какое-то шебуршание и недовольный голос слависта спросил:
– Кто там?
– Я это, я. Кормилец ваш! Открывайте!
Дверь тут же открылась, и в ее проеме появилось заспанное лицо Гаврилы Васильевича.
– Ах, это вы! А я тут после обеда задремал!.. Что ж вы в дверях-то, проходите, не обижайте меня!
Первым делом, пройдя в комнату, полковник осмотрел письменный стол Теплого, затем уселся на табурет, пригладил волосы и спросил:
– Что ж вы на проводах Гоголя не были? Весь город собрался!
– Все улетели? – ехидно поинтересовался славист.
– Да нет. Все героями быть не могут.
– Значит, физик в гордом одиночестве?
– Так точно.
– Ну ничего, полетает и вернется. Будьте увере ны… Денежки принесли?
– А есть за что?
– А как же! Тружусь не покладая рук. Так сказать, в обильном поте лица!
– Покажите!
– Пожалуйста.
Теплый вытащил из-под еженедельника – Курьер' пачку листов и протянул их гостю.
– В последнее время мне особенно хорошо работалось! Пожалуйте сотенную.
Глаза полковника бегали по строчкам, он машинально вытащил из кармана портмоне и отсчитал из него сто рублей десятками.
– Получите.
Гаврила Васильевич аккуратно сложил деньги и спрятал их в ящик стола, заперев его на ключик.
– Посидите еще? – спросил он.
– Что?
– Может быть, чайку?
– Да нет, надо идти.
– Ну что ж…
Шаллер скрутил в трубочку рукопись и направился к двери. Там он неожиданно остановился и оборотился к Теплому:
– Скажите, это вы убили Супонина?
Гаврила Васильевич вздрогнул и сжал кулаки.
– У меня есть неопровержимые доказательства.
Лицо учителя побледнело, он сделал быстрый шаг вперед, затем так же быстро отступил.
– Есть свидетели!
– Не может быть! – зашептал славист. – Вы врете!..
– Вас видели.
– Кто?
– Неважно.
