разумеют!..
Со временем посланник Папы смирился со своим поражением, и корейцев так и оставили жить в городе незащищенными от бесовских сил…
К концу шестого года чанчжоэйского летосчисления в город прибыли новые поселенцы. Их насчитывалось более тысячи…' Генрих Иванович поворотил страницу, за которой начинался список вновь прибывших. Он не стал вчитываться в фамилии, а отделив листочки с алфавитным указателем, продолжил чтение непосредственно рукописи.
– В гостинице Лазорихия процветал бизнес. Все комнаты были заняты, а со временем их, и так не очень просторные, перегородили фанерными стенками, чтобы увеличить количество спальных мест, а вместе с тем и доходы.
С утра до вечера Лазорихий вместе с матерью, братьями и сестрами неутомимо трудились, обеспечивая клиентам хороший сервис. Они скоблили полы и круглосуточно стирали постельное белье, кухарили всяческие разносолы и создавали культурный досуг, напевая вечерами азиатские песни у камина.
– Как хорошо, мама, что мы открыли гостиницу! – радовался Лазорихий.
– Да, сынок! Очень хорошо!
– И люди рады, и у нас благополучие!..
– Да, сынок…
– Только вот что меня беспокоит, мама!.. – Лазорихий замолчал,наморщив лоб.
– Что же, милый?
– А как же мои философские изыскания?.. Я заметил, что чем больше у нас постояльцев, тем меньше я размышляю о парадоксах бытия, не задумываюсь о смерти вовсе, да и причины жизни от меня ускользают!.. Как с этим быть?!
– Ах, сынок, – загрустила мама. – Так оно в жизни и бывает. Чем больше повседневной рутины, тем жизнь беззаботней! А для философских мыслей нужна скука отчаянная! От скуки и мысли все светлые… Так-то, сынок…
– Что же мне делать, мама?.. Ведь я – философ, пустынник!
– Отъединись от жизни повседневной. Запрись в комнате и скучай отчаянно! Лежи сутки напролет в мучениях, гляди на солнце и луну – думай и страдай за все человечество! Тогда придут мысли о смерти!
– А как же вы, мама?! Как же вы без помощи моей?
– Да как-нибудь, – улыбнулась мать. – Наймем помощников. Чай, не бедные уже…
Лазорихий был растроган такими словами матери. Он нежно обнял ее, поцеловал в лоб и, не теряя времени, удалился в свободную комнату, заперся и начал думать о таинствах бытия.
В гостинице проживало огромное количество детей. Они шумели круглые сутки, беспричинно плакали, выводя из себя нервных родителей.
Как уже отмечалось, стены в гостинице были в большинстве фанерными, а потому Лазорихий слышал все, что происходит даже в дальних номерах, и от этого не мог сосредоточиться на своих мыслях.
Как-то ночью, в плохом расположении духа, измученный всеразрушающим шумом, пустынник выбрался из заточения и спустился в кухню, где вытащил из мешочка пару крупных фасолин, которыми, возвратясь в свою келью, накрепко заткнул уши.
И, о чудо! На следующее утро философ проснулся от абсолютной тишины. Фасолины помогли!.. Лазорихий обрадовался и через некоторое время заскучал, что позволило ему родить философский афоризм:
– Философия – это мысль! Но не всякая мысль – философия!..
Приблизительно в это же время в городе появился новый поселенец. Он въехал на чанчжоэйскую окраину на белом коне, злобно скалящем зубы. Конь был приземист и мускулист, с крупными шрамами на лоснящемся крупе, оставленными, судя по всему, сабельными ударами. Полковничий мундир седока блестел на солнце необыкновенным количеством орденов, медалей и всевозможных подвесок. Ноги, обутые в великолепные сапоги, пришпоривали бока коня, заставляя животное двигаться иноходью. Лицо полковника украшали пушистые усы с обильной сединой и степной загар, прибавляющий всаднику мужественности.
Полковник, не торопясь, проехал из одного конца города в другой, давая возможность жителям хорошенько себя разглядеть. Сам же он, казалось, не смотрел по сторонам вовсе, как будто все в этом населенном пункте было ему знакомо с детства. Он остановил коня возле казарм, легко спешился и приказал доложить генералу Блуянову о прибытии полковника Бибикова.
– Если в город вошел еще один военный – быть войне! – решил доктор Струве, углядевший в окно проезжающего мимо полковника. – Надо готовить полевой госпиталь!
– Монголы сосредоточивают свои силы на северо-западе, в тридцати верстах от города, – докладывал Бибиков генералу. – В основном это конные соединения Бакши-хана, вооруженные – фоккель-бохерами'. Судя по всему, они будут готовы к вторжению в самое ближайшее время. Вот поэтому я и прибыл к вам.
– Все, что вы рассказываете, – печально, – ответил генерал Блуянов. – Но что делать, мы с вами люди военные и должны защищать свое Отечество, сколь ни малы наши силы. – Генерал хлебнул вина. – Как вы думаете, каковы причины вторжения?
– Монголы считают, что эти степи издавна принадлежат им. Они крайне раздражены, что на их территории кто-то выстроил город и благоденствует!
– Причины веские!.. Что вы предлагаете в этой ситуации?
– Полную мобилизацию! Другого выхода нет! Мы должны защищаться, даже если нас ожидает поражение!
– О поражении не может быть и речи!
– Я тоже так считаю, – согласился Бибиков.
– Монголы отсталая нация, они не владеют военными науками, тогда как мы закончили военную академию.
– Согласен.
– С другой стороны, монголов много, они злобны, как бешеные собаки, и не остановятся перед выбором между насилием над мирным населением или просто ведением военных действий.
– Да, это так.
– Во всяком случае, нужно обо всем немедленно оповестить главу города и совместными усилиями выработать решение по возникшей проблеме…
Вечером состоялось заседание городского совета.
– Не можем ли мы решить конфликт мирным путем? – поинтересовался г-н Контата.
– Скажем, материально возместить монголам моральный ущерб?
– Думаю, что нет, – ответил полковник Бибиков. – Азиаты попросту хотят отобрать у нас город. Они специально ждали, пока мы закончим строительство всех инфраструктур, чтобы прийти на готовое, истребив сначала все городское население.
– Так-так.
– Можем ли мы обратиться к российским властям? – спросил генерал Блуянов.
– Думаю, что нет, так как эта территория действительно является спорной. Нам предстоит выпутываться из этой ситуации своими силами, как ни печально! – ответил Контата.
– Мы должны защитить свой город! – с пафосом заявил скотопромышленник Туманян.
– Я выделяю средства из собственных капиталов и первым встану на защиту Отечества!
– Можете рассчитывать и на меня! – поддержал Туманяна г-н Бакстер.
– Я прекрасно стреляю! – с достоинством произнес г-н Мясников.
– Я могу быть санитаром, – скромно сказал г-н Персик.
– Благословляю вас на святое дело! – перекрестил собравшихся митрополит Ловохишвили.
– Я так понимаю, что мы пришли к единому мнению! – резюмировал губернатор. – Итак, господа, война! Мы не сдадимся!
На следующий день в городе была назначена полная мобилизация. Сначала в строй встали все мужчины старше семнадцати лет. Затем к ним присоединились подростки. Сияя глазами от восторга, они целыми днями отрабатывали стрелковые упражнения и учились пользоваться штыками в рукопашном бою.
Не желая оставаться безучастными к происходящему, к своим мужьям и сыновьям присоединились их жены и матери. Они изорвали свои старые платья на бинты, сменили юбки на брюки и поклялись не
