В это время от костра донесся дружный вздох, полный непонятного облегчения, а за ним — неловкое шебуршение, будто кто-то слишком долго сидел, не двигаясь, а теперь разминал затекшие ноги.
Я осторожно покосилась в ту сторону и, наконец, сообразила, отчего народ так резко напрягся, когда надо мной грозно навис массивный тигр: кажется, все решили, что он надумал сменить предпочтения в еде и все-таки откушать сладкой человечинки. В моем, так сказать, лице. После того, что тут наговорили остроухие, от него вполне можно было ожидать даже этого. Но не вышло: я осталась на том же месте, целая и невредимая, даже не покусанная за наглость, а он покорно закрыл глаза, позволяя эльфам разглашать страшные тайны своего народа и открывать нам древние загадки этого богатого на чудеса мира.
Они, что обидно, такой редкой возможностью не воспользовались: замкнулись в себе, сделались какими-то неразговорчивыми и совсем не стремились делиться страшными тайнами. Упорно продолжали молчать, гады, хотя спутники настаивали на продолжении, а потом вообще поднялись и с редкой солидарностью отправились прочь. То ли в кустики резко приспичило, то ли вопросы надоели, а то ли Ширра их все-таки напугал. Но, как бы там ни было, я так и не узнала всего, что хотела. Немного посидела, выжидая, пока смолкшие разговоры промеж мужчин снова возобновятся. Какое-то время с интересом прислушивалась к вдумчивым рассуждениям. Мысленно похихикала, когда на словах «скоррова пара» кто-то пугливо на меня покосился. И откровенно развеселилась, заметив, как заерзал при этом скрытный и двуличный Лех.
А зацепила его, голубчика, эта мысль! Ой, зацепила, даже после того, как эльфы впрямую сказали, что Ширра — не человек. Неужто действительно неровно дышит?! Да нет, не может быть… я же помню его лицо в Ладогах — подозрительное, неподкупное, предельно напряженное. Может, игра? Но сейчас ему прикидываться нет резона. Или просто примеряет на себя роль заботливого попутчика? Идти-то нам до Кроголина все равно вместе, а стало быть, и объяснения про ту ночь тоже скоро придется давать. Ой, и не люблю я этого дела…
— Слышь, Лех? — перебил мои мысли тихий шепот Янека. — Выходит, Ширра не просто так в Симпале появился? Значит, ему что-то было нужно? Что-то искал у нас?
— Возможно.
— А теперь, получается, домой идет?
— Не исключено, — односложно отозвался Лех, краешком глаза изучая успокоившегося тигра. И меня, заодно, при этом напряженно о чем-то размышляя.
— Значит, он нашел, что искал? — не отставал любопытный возница. — Да? Раз возвращается, то нашел? Или вражину свою прибил, если по ее душу спускался с гор?
Брегол поморщился и неодобрительно покосился на болтуна: в отличие от Янека он отлично знал, насколько чуток слух у вроде бы сонного Ширры. О моем он, наверное, тоже подозревал, но ничего не сказал. Только кулаком незаметно погрозил и выразительным взглядом велел говоруну заткнуться, пока не помогли.
Тот, на удивление, послушно умолк. Тогда как я, порядком устав от недавних тревог, и в самом деле крепко уснула, постепенно сползая на мохнатый загривок и бессовестно устраиваясь на нем, как на мягкой подушке. А учуяв исходящий от тигра странноватый запах дикого зверя, смешанный с ароматами леса и неповторимой аурой смертельной угрозы, вдруг самым неожиданным образом мурлыкнула, с наслаждением зарываясь лицом в его густую шерсть.
— Мр-р-р…
Ширра удивленно обернулся, но не стал протестовать, когда я обхватила его за шею двумя руками. Только обнюхал настороженно и немного отодвинул голову, чтобы мне было удобнее. А потом снова улегся, прикрыв глаза и обвивая мои ноги длинным хвостом, после чего прерывисто вздохнул и окончательно замер, позволяя моему сонному разуму безнаказанно нежиться в сладкой дреме.
Скорры там или не скорры — какая, в сущности, теперь разница? Еще враги их непонятные, от которых у эльфов аж дрожь по телу идет от одного только упоминания… а, Двуединый с ними. Главное, что он рядом, защищает и охраняет даже от остроухих снобов. Обещал довести до Пустошей, минуя стада обитающей там нежити. Главное, ему можно верить. И вот это-то доверие я никогда не предам. Как знаю, что не предаст и он. А чего еще можно пожелать одинокой девушке, неожиданно оказавшейся владелицей двойного сокровища?
Правильно: только полноценный здоровый сон. Он у меня был, что вдвойне приятно. А рядом с Ширрой вообще стал подозрительно крепок и спокоен, и этому тоже есть объяснение: мой мохнатый проводник настолько надежен, что в его присутствии можно без задних ног дрыхнуть даже в полнолуние на кладбище, не боясь, что кто-то вдруг восстанет из мертвых и цапнет тебя за ногу. И я не боялась. Ничего с ним не боялась, а потому со спокойной душой закрыла глаза и глубоко вздохнула.
Последнее, что я услышала, прежде чем окончательно провалиться в темноту, был полный искреннего недоумения голос Яжека:
— …да, конечно. Ширра — это я понимаю. Но при чем здесь Трис?!
6
Сегодня мне снился странный сон — поразительно яркий, живой, наполненный красками и удивительной четкостью деталей, будто я и не спала вовсе, а чьей-то неведомой волей вдруг перенеслась совсем в другой мир. Правда, довольно неприветливым оказался этот новый мир. Каким-то грозным и даже зловещим, в котором не хотелось бы оставаться надолго. Мир, где совсем не место живым и где можно навечно затеряться. Чужой. Чуждый. И ощущение этой неправильности было так сильно, что мне поневоле захотелось оказаться в родном и уютном лесу, где не было таких тревог и смутного чувства надвигающейся угрозы.
Я стояла на узкой тропе, повисшей в пустоте между двумя отвесными стенами. Впереди клубился серый туман, не позволяющий увидеть пространство дальше нескольких шагов. Позади чернела непроглядная чернота, в которой жутковатыми глазками подмигивали неизвестные мне звезды. Слева огненной лавой застыл раскаленный безумным огнем камень, больше похожий на вишневый от неистового жара металл, вставший на дыбы и оградивший половину мира огненной заслонкой. А справа такой же неодолимой стеной встала завеса из чистого льда, закрывшая прозрачным хрусталем вторую половину мира и полностью лишавшая надежды на побег. Они протянулись в обе стороны без конца и без края, сверху достигая далеких небес, а снизу упираясь основаниями в неимоверно далекую твердь. Почти касаясь друг друга, почти сжигая с одной и холодя с другой стороны. И нет иного пути — или вперед, меж двух огней, грозя опалить веки и отморозить пальцы на руках, или назад, в пустующую и зловещую темноту, из которой тоже не было выхода.
А в оглушительной тишине, сдавившей будто тесным коконом, откуда-то издалека беспрестанно звучат странные, монотонные и какие-то мертвые голоса, в которых нет ни капли человеческих эмоций. Они роняют слова, будто молотом ударяют по наковальне — ровно, весомо, ритмично. С какой-то равнодушной тяжестью падают и повисают в воздухе, оставляя за собой почти видимый след. Как вколачивают раскаленный гвоздь в неподатливую стену, но при этом морозят не хуже ледяной вьюги.
— ТЫ — ВИНОВЕН.
Виновен… виновен… — загуляло меж стен долгое эхо, отчего у меня коже пробежали холодные мурашки. Это было похоже на какой-то суд, вот только я не видела ни судьи, ни обвиняемого, на народного заступника, долженствующего защищать сторону провинившегося.
— ТЫ ПРЕДАЛ.
Предал… предал… — снова злорадно подхватило эхо.
— НАРУШИЛ ЗАКЛЯТИЕ И НЕ СДЕРЖАЛ СЛОВО.
— Да… — едва слышно прошелестел в ответ смутно знакомый голос.
— ТЫ ПРИЗНАЕШЬ ВИНУ?
Я напрягла глаза, силясь рассмотреть хоть что-то в окутавшем мир сером мареве, но тщетно — проклятая пелена не желала поддаваться, а тяжелый голос все давил и давил, пригибая к земле, заставляя
