суровыми Стражами и неподкупными Сторожами. Этот дом они не предадут, как их предали когда-то по ту сторону гор. Не покинут его, не бросят, не забудут и всегда будут возвращаться в него, куда бы ни забросила их судьба. Ни Урантар, ни Шранк, ни Адвик, ни один из трех матерых Волкодавов, незримыми тенями следующих за отрядом след в след. Даже Белка отсюда не уйдет — ни по своей, ни (тем более!) по чужой воле. Ни за что, потому что просто не сможет жить в другом мире.
Таррэн в очередной раз огляделся по сторонам и признал, что Пределы действительно достойны подобной преданности. Да, они были жестоки к чужакам. Да, не любили присутствия людей. Да, защищались от вторжения, как могли — цветами, травой, колючками и шипами, когтями, зубами и даже ядом. Но сейчас, когда полный ненависти и осмысленной ярости Кордон остался позади, когда перед внутренним взором то и дело возникали чужие мысли и обрывки эмоций, когда он смог, наконец, слиться со здешней природой и взглянуть на этот странный мир множеством других глаз, перед ним вдруг открылось истинное сердце этих земель. И Таррэн неожиданно понял, что оно на самом деле живое, нежное, трепетное. Может, излишне суровое внешне. Прохладное, как гордая и неприступная красавица, прекрасно знающая о своем неоспоримом совершенстве. Немного жестокое, но, безусловно, притягательное и никем еще не покоренное. Свободное, как ветер в вышине. Чистое, нетронутое и очень ранимое, которое ждало лишь честного признания, чтобы открыться, и именно этим было по-настоящему прекрасно.
Точно так же, как надежно спрятанное сердце Белки.
В этот миг неожиданного прозрения Таррэн внезапно осознал, что все ее многочисленные маски, все резкие и вызывающие оторопь перемены настроения, вся жесткость и холодность к себе и другим — не более чем шипы и колючки у безжалостного к чужакам Кордона. Что она так же, как Проклятый Лес, умеет хорошо защищаться. Умеет быть такой же жестокой и хорошо знает, как поразить слабое место у каждого своего врага. Она научилась быть хитрой, коварной. Приспособилась к своей новой роли. Она умело играла многочисленными масками, как Пределы — всем своим потрясающим многообразием оттенков. Она завлекала, обманывала миражами, окручивала и запутывала, скрывая свою настоящую суть. Окружила себя непроходимой стеной из холода, равнодушия и стальной выдержки. Умела больно ударить кинжалом. Могла выпустить острые когти. Была способна выстрелить из засады ядовитым жалом насмешки. Когда не было другого выхода, привычно отгораживалась щитом безразличия и терпеливо пережидала, пока буря снаружи не утихнет. А вот мягкую и нежную сердцевину… свою ранимую душу… ее главное сокровище на самом деле мало кто видел. Может, Сар’ра когда-то сумел подсмотреть. Литур — в самый первый день возле Тропы. Ну, Дядько еще иногда, а больше — никто в целом свете. Но даже перед ними она никогда не рисковала открываться полностью. Только Траш доверилась, только кровной сестре позволила видеть себя — настоящую, а перед остальными быстро и решительно захлопывала железную дверь. После чего для самых недогадливых, слишком упрямых и особо тупых дополнительно вывешивала табличку со словами: ВХОД ВОСПЕРЕЩЕН!
И те, кто не внял, могли пенять на себя.
Темный эльф ошарашено моргнул, вдруг увидев свою необычную спутницу с совершенно новой стороны, потому что раньше даже не думал, что такое вообще возможно. Не предполагал, не надеялся, что она смогла себя сохранить, только где-то очень и очень глубоко, на самом дне — там, куда не заглянут посторонние и куда не дотянутся острые иглы предательства. ОНА ВСЕ ЕЩЕ ЖИВА! ЖИВА!! Она не полностью стала Беликом, как говорила на Тропе, просто не смогла убить себя по-настоящему — вот что он понял сейчас! И тот Темный не сумел ее уничтожить, не убил, не стер из памяти. Только покалечил и надолго усыпил, порушил прежнюю жизнь, мучил и резал по-живому, но до конца изменить все же не смог: она оказалась слишком сильна.
Таррэн в который раз за день посмотрел на неестественно прямую спину Белки и остро пожалел, что у него не хватит времени пройти через ее личный Кордон. Не получится даже на версту приблизиться к ее нежному сердцу, потому что от него она отгораживалась особенно тщательно. Никогда не удастся подойти настолько, чтобы сказать, что он, наконец, понимает ее. Знает, зачем она пыталась отказаться от себя самой. И так же хорошо знает, почему не смогла этого сделать.
«Ты все еще жива, Белка, — молча сказал эльф. — Жива, как бы ОН ни хотел обратного. Он не смог сделать тебя другой, не смог убить твою душу. Никогда не забывай об этом, девочка, и не стремись к смерти, потому что у тебя еще есть шанс. Еще не все потеряно, ведь ты ЖИВА, а значит, ОН все-таки проиграл свой последний бой. ОН не смог. И я этому очень рад».
— Слышь, ушастый? Ты можешь хотя бы не сопеть так громко? — на мгновение обернулась Гончая. — Можешь гордиться хоть до посинения тем, что идешь вторым вместо Шранка, но за твоим мерзким дыханием мне плохо слышно Траш!
— Не к тому прислушиваешься, — уязвлено буркнул Таррэн, мигом отбросив в сторону неуместные сантименты. — Вместо того, чтобы уши вытягивать в мою сторону, лучше проверь направление: по-моему, мы уже прошли очередное Место Мира.
Она внезапно запнулась и резко встала.
— Что ты сказал?
— Говорю, что ты пропустила наш отдых, — раздраженно повторил эльф, останавливаясь за ее спиной. — Место Мира осталось позади и немного левее. Я его давно чувствую. А вот ты, кажется, замечталась?
Белка зло сузила глаза, сжала зубы и нехорошо посмотрела, даже не заметив, что поодаль с изрядной опаской встали остальные спутники, напряженно гадающие, во что дурному ушастому выльется этот странный взбрык, и как долго они еще смогут безнаказанно отдышиваться до того, как Гончая снова возьмет с места в карьер.
Но она отчего-то не спешила — мрачно сверлила окаменевшее лицо эльфа изумрудными глазами и странно молчала.
— Да, ты прав, — наконец, медленно ответила Белка. — Кажется, я слишком задумалась о том счастливом времени, когда больше не буду видеть твою уродскую морду. Действительно замечталась, так что можешь гордиться еще больше. Даже орден какой на грудь повесить. Но раз уж ты у нас теперь такой умный, может, сам доведешь остальных до лагеря?
— Почему нет?
— Прекрасно, — холодно улыбнулась она. — Шранк, вы идете следом за ним и готовитесь к ночи. Дядько, на тебе периметр и караул. Карраш постережет снаружи. А мы с Траш еще погуляем по округе.
— Не уверен, что это хорошая идея, — буркнул Урантар, кинув на Таррэна укоризненный взгляд, но тот все еще был слишком раздражен, чтобы это заметить.
— Поверь, так будет лучше.
— Белик…
Она в ответ бешено сверкнула ядовито зелеными радужками, и Воевода, мигом покрывшись холодным потом, резко осекся: Торк! Только не сейчас! Только не здесь! Не хватало еще того, чтобы она снова сорвалась, как на Тропе! Вон, как взвилась! Едва не рычит и не скалиться, да и то, лишь потому, что спокойствия Траш хватает на них двоих. Вернее, ПОКА хватает. Может, она потому и примеченное Место пропустила, что слишком напряженно прислушивалась к узам, а не к Лесу?! Не хотела рисковать?! Проклятие, проклятие и еще раз проклятие!! Говорил же: рано было начинать новое Единение! Слишком малый срок прошел с прошлого раза! Слишком опасно! А тут еще и Темный решил поупрямиться не вовремя!
— Может, тебе поспать? — неуверенно предложил рыжий, когда зловещее молчание начало ощутимо давить на нервы.
— Нет.
— Почему? Вам же трудно…
— Не лезь, рыжий! — рыкнула Белка, хищно оскалившись вместе с резко заворчавшей хмерой. — Не суйся туда, в чем ничего не смыслишь!
— А думаешь, будет лучше, если ты опять озвереешь?! — неожиданно не послушался Весельчак. — Думаешь, кому-то от этого станет легче?! Или, может, спокойнее?! Я, например, не больно желаю, чтобы вокруг меня, как вокруг куска свежего мяса, ходило целых три хмеры, а не две, как обычно! И еще больше не желаю лишиться внушительной части своей задницы, если у тебя вдруг сдадут нервы!
Она ядовито зашипела.
