оказанное гостеприимство.
Крестьянин растерянно развел руками:
— Дом мой, это верно, но почти пять лет он принадлежал немецкому колонисту. Ни я сам, ни члены моей семьи не смели заходить сюда. Жили в землянке на подворье, батрачили на немца. Теперь вот он сбежал…
— Ну и хорошо, что сбежал. Возвращайтесь домой. Все тут теперь ваше, — успокоил крестьянина Н. П. Симоняк.
Утром я вновь увидел вчерашнего посетителя. Он сидел на повозке, запряженной парой лошадей. Спросил его:
— Куда это вы собрались?
— Хочу помочь Красной Армии в перевозке боеприпасов.
— А лошади чьи?
— Немец не успел увести с собой. Выходит, теперь мои.
Почти сто километров он вез на своей повозке боеприпасы. Домой вернулся только после того, как доставил их на место. И таких случаев было немало.
Беседуя с местными жителями, наши лекторы, пропагандисты и агитаторы убеждались в том, какой невыносимо тяжелой была жизнь поляков во время немецко-фашистской оккупации. Им рассказывали о зверствах гитлеровцев на польской земле. Эти факты затем широко использовались в воспитательной работе среди бойцов и сержантов, что вызывало у них
В этом плане нашими пропагандистами была составлена справка по населенному пункту Клодов и Клодовской волости.
Когда в 1939 году волость была оккупирована гитлеровцами, все лучшие земли забрали восемь немецких колонистов-помещиков. Значительная часть местных крестьян была выселена в так называемое «генерал-губернаторство». Доставшиеся в течение пяти лет батрачили в немецких поместьях — фольварках. За малейшее неповиновение поляков зверски избивали, а нередко и расстреливали без суда. Школы в волости закрыли. В Клодове действовали только две из них, но там учились лишь дети колонистов. Польские же ребятишки в течение всей оккупации были лишены возможности посещать занятия. Оккупанты запрещали местным жителям петь народные песни, заходить в клодовский парк и многое другое. За нарушение любого из таких «правил» клодовцам грозило жестокое избиение, а то и пуля.
Подобные справки мы составляли и по другим волостям, а затем размножали и рассылали в войска в качестве пособий для агитаторов. Обором и обобщением такого рода материалов занимались не только работники поарма, но и политорганы соединений.
За период марша наши взаимоотношения с поляками еще более окрепли, стали по-настоящему дружескими.
Сосредоточение войск армии в районе города Быдгощ завершилось в последних числах января. И сразу важная новость: 31 января 3-я ударная получила ответственную боевую задачу — прикрыть образовавшийся разрыв на стыке между 2-м и 1-м Белорусскими фронтами. Ее выполнение командующий армией поручил дивизиям 12-го гвардейского стрелкового корпуса. Второй рубеж обороны образовали соединения 79-го стрелкового корпуса, а 7-й стрелковый корпус выдвинулся в район города Флатов.
В Быдгоще до особого распоряжения разместилась лишь 146-я стрелковая дивизия генерал-майора С. И. Карапетяна, ставшего начальником гарнизона и комендантом города.
Быдгощ — важный узел железных и шоссейных дорог и довольно крупный даже по тем временам город. Поэтому военной комендатуре с первого же дня пришлось решать множество разнообразных задач. И одна из них являлась поначалу, пожалуй, самой трудной, самой ответственной. Дело заключалось в том, что наряду с возвращением местных жителей в город хлынул и большой поток освобожденных Красной Армией из фашистских концентрационных лагерей советских и иностранных граждан. Их надо было накормить, обеспечить на время теплым жильем, больным — а их набралось немало — оказать необходимую медицинскую помощь. Сделать это в городе, совсем недавно освобожденном, сильно разрушенном, было нелегко.
Справиться со всем этим одной комендатуре оказалось не по силам. Поэтому командующий вскоре дал указание поарму помочь генералу Карапетяну. Мы направили туда группу своих работников во главе с начальником 7-го отделения политотдела майором П. М. Матвеевым, недавно назначенным на эту должность вместо убывшего по ранению пай ра Михеева. В результате проблема политической и организаторской работы с освобожденными из концентрационных лагерей гражданами, в том числе и иностранцами, была успешно решена.
На стыке между 1-м и 2-м Белорусскими фронтами, который было поручено прикрывать нашему 12-му гвардейскому стрелковому корпусу и частям 2-го гвардейского кавалерийского корпуса соседнего фронта, назревали тревожные события. Как стало известно, гитлеровское командование готовилось нанести здесь мощный удар, для чего спешно стягивало крупные силы.
Для ознакомления с положением дел непосредственно на месте мне по поручению командующего армией пришлось выехать в 12-й гвардейский корпус. Рубеж его обороны растянулся по фронту примерно на 25 километров. Наиболее уязвимый и неудобный в тактическом отношении участок занимали полки 23-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора П. М. Шафаренко. Ко всему прочему командование дивизии не располагало достаточно точными, проверенными разведданными о численности вражеских гарнизонов в небольших городках Ландек и Линде, на близких подступах к которым пролегал передний край обороны этого соединения. Более того, даже имеющиеся данные были противоречивыми. И все же комдив принял решение нанести удар по Ландеку и Линде, занять оба населенных пункта, чтобы тем самым улучшить свои оборонительные позиции.
Атака была предпринята рано утром 1 февраля. Первым вступил в бой 66-й гвардейский стрелковый полк подполковника В. А. Гиго. Противник сразу же оказал упорное сопротивление. Овладеть населенным пунктом Линде гвардейцам не удалось. 66-й полк, выдвинувшийся несколько вперед, оказался в еще более невыгодном положении.
Оценив сложившуюся обстановку, комдив отдал подполковнику Гиго новый приказ: в бой больше не ввязываться; занимаемый полком рубеж обороны скрытно передать правому соседу — 52-й гвардейской стрелковой дивизии; смену произвести не позднее 8.00 2 февраля; отход прикрыть силами одного батальона. Все эти действия генерал Шафаренко предварительно согласовал с командиром 52-й гвардейской стрелковой дивизии. Казалось, отход 66-го полка полностью обеспечен.
Случилось, однако, так, что 1-й и 3-й его батальоны смогли отойти значительно позже установленного комдивом срока, а прикрывавший их 2-й батальон был атакован превосходящими силами пехоты противника, поддержанными десятью самоходными орудиями, и оказался в окружении.
Фашисты надеялись его быстро уничтожить. Но батальон продолжал мужественно сражаться и в окружении. Командование вместо смалодушничавшего комбата принял на себя его заместитель капитан С. И. Никин, проявивший в трудных условиях исключительное мужество и самообладание. Храбро действовали заместитель командира батальона по политчасти лейтенант Трошин, командиры рот капитан Волков, старший лейтенант Цыганков, лейтенант Шелехов, все сержанты и бойцы. По приказанию капитана Никина они заняли круговую оборону и в течение дня отразили четыре вражеские атаки, уничтожив до сотни гитлеровцев.
С наступлением темноты, когда гитлеровцы ослабили натиск, появилась возможность спокойно оценить свое положение. Из четырех имевшихся в батальоне 45-миллиметровых пушек исправными остались лишь две. Почти полностью израсходован запас снарядов, мало и патронов. В сложившихся обстоятельствах батальону оставалось одно — перехитрить противника, выйти к своим по возможности без длительного боя. Самый подходящий момент для этого — предрассветные сумерки.
Так и сделали. Под утро сумели незаметно приблизиться к боевым порядкам гитлеровцев, бесшумно снять часовых и выйти из окружения на участке одного из полков 52-й гвардейской стрелковой дивизии.
Мне, естественно, захотелось повидать отважного капитана, побеседовать с ним. Вместе с начальником политотдела 23-й гвардейской дивизии полковником В. В. Деевым мы отправились в 66-й стрелковый полк.
