Не дав Жукову возразить что-либо на реплику Глобы, один из его товарищей выступил вперед и сказал:
— Мы раскаиваемся в одном, господин капитан, что мы на оружие правительственных войск запоздали ответить оружием, на что имели право. Мы надеялись на гуманность высших властей страны, в которой находимся. [221]
Не желая больше слушать, Жуков резко оборвал говорившего:
— А вы знаете, что вас расстреляют?
— Мы уже ответили на этот вопрос, — сказал Глоба. — Вы расстреляли тысячи! Что же представляем мы для вас?
Наступила короткая, но напряженная пауза, которую нарушил Жуков:
— Сожалею, но вы должны быть сурово наказаны. Ничто другое вас не ожидает. Вы поддались провокации немецких агентов и стали служить врагу. Поэтому к вам и была применена сила оружия, как она была применена к мятежникам в России.
— Господин капитан! — прервал Жукова Глоба. — Нашу точку зрения на революцию в России и на события здесь, в лагере Куртин, вы теперь знаете. Если вы собираетесь судить нас судом «правосудия», мы свои показания дадим суду. Если же вы собираетесь судить нас подобным судом, — Глоба указал в сторону груды зверски убитых куртинцев, — то можете действовать, пощады мы не просим, мы в ваших руках...
— Бросьте ваше оружие! — сказал Жуков. — Я передам вас французам. Я не имею права этого делать, но ради вас делаю. Неприкосновенность вашу гарантирую.
И действительно, Жуков сдержал свое слово. Одному из своих унтер-офицеров он приказал взять двух солдат и сопровождать куртинцев к начальнику французского штаб-поста, которому он написал короткую записку. К вечеру 20 сентября три французских кавалериста приняли арестованных куртинцев от штурмовиков и доставили их в главный «сортировочный» штаб деревни Сен-Дени.
Так по воле случая, столкнувшего уцелевшую горстку руководителей Куртинского Совета с капитаном Жуковым, лично знавшим Глобу, председатель Куртинского Совета и его два товарища избежали расправы штурмовиков и были переданы французским властям.
* * *
В 11 часов 20 сентября 1917 года весь лагерь ля-Куртин был занят карательными войсками. В лагерь вступили части 3-й пехотной и 2-й артиллерийской бригад. Вслед за ними вошли в лагерь французы.
Пять суток длился обстрел и штурм Куртинского лагеря, [222] пять суток русских революционных солдат осыпали градом снарядов.
Под тяжестью костлявой руки голода, под ударами карательных войск пал революционный лагерь, но не угасла борьба, начатая в этом лагере, не упала революционная стойкость русских солдат, поднявших Красное революционное знамя. Борьба русских революционных солдат во Франции продолжалась, хотя и приняла иные формы.
Часть третья. В пустынях Северной Африки
Глава I. Реакция заметает следы своих преступлений
После кровавой бури, пронесшейся над лагерем ля-Куртин, наступило затишье. Его временами нарушала только охота карательных отрядов за случайно оставшимися в живых и вырвавшимися из лагеря солдатами.
Расправившись с «мятежниками», карательные войска начали поспешно заметать следы своих беспримерных злодеяний: хоронили убитых, засыпали отрытые окопы, сносили пулеметные гнезда, снимали телефонные станции, увозили артиллерию. Во всех казармах и бараках было собрано оружие, разгружены склады боеприпасов и другого военного имущества, все это срочно было отправлено в Ангулемский артиллерийский парк.
Постепенно в родные места возвращались жители, в одиночку и группами, отдельными семьями и целыми деревнями. Казалось, все входило в нормальную колею и принимало свой обычный вид. Но Куртинский лагерь уже был не тот: его гарнизон был частью уничтожен, частью пленен, аккуратные казармы и бараки, вековая роща сильно повреждены артиллерийским огнем карателей. Над зданием Куртикского Совета уже не реяло больше Красное знамя.
Каковы же были итоги Куртинской трагедии? Чему были равны потери куртинцев, поднявших знамя борьбы, за прекращение войны, за свои права? Каковы были разрушения, причиненные лагерю пятисуточной бомбардировкой?
Французское командование, принимавшее активное участие в кровавой расправе над революционными солдатами 1-й русской бригады, всевозможными средствами пыталось скрыть совершенное преступление. Французские [226] власти старались представить дело так, что в лагере ля- Куртин, собственно, ничего трагического не произошло, что пятисуточная артиллерийская бомбардировка лагеря никому не причинила вреда и не принесла никакого ущерба. Она-де распугала только грачей и ворон в лагерной роще. От нее якобы пострадало только около 60 человек — девять были случайно убиты и 49 случайно ранены. Эти данные приводились в официальных документах штаба генерала Комби по куртинскому делу.
Что же касается слухов, распространявшихся среди жителей окрестных деревень об огромных жертвах гарнизона лагеря, то им не следует доверять, так как они ни на чем не основаны и противоречивы. Ведь одни говорят, что убитые исчисляются несколькими сотнями, другие утверждают, что число убитых измеряется тысячами. Все это, дескать, вымыслы досужих людей — утверждали французские власти. Эту же версию бескровного подавления «мятежа» русских солдат повторяет Пьер Пуатевен в своей брошюре «Сражение в центре Франции в 1917 г.».
«Не верьте разговорам куртинских жителей, — убеждает автор, — действительные итоги жертв — это девять убитых и 49 раненых».
Впрочем, для точности автор говорит еще об одном убитом солдате из русских карательных войск и об одном французском солдате, который умер от тяжелых ран. Однако, чувствуя, что данные о потерях куртинцев настолько преуменьшены, что им не поверит даже самый доверчивый человек, автор призывает на помощь следующие аргументы:
«Может быть, — пишет он, — эти данные о числе убитых куртинских мятежников кому-либо покажутся сомнительными. В таком случае мы отсылаем их к настоятелю церкви для проверки приходского регистра, в списках которого должны значиться имена и фамилии убитых. Но ни в регистре актов гражданского состояния, ни в других записях не упоминается об убитых в лагере Куртин», — с удовлетворением замечает автор.
Несостоятельность этого аргумента настолько очевидна, что говорить об этом едва ли есть необходимость.
Русское военное командование во Франции тоже предпринимало все возможное к тому, чтобы скрыть размеры совершенного им преступления.
Генерал Занкевич в своих ежедневных донесениях в Россию о ходе «усмирения» революционного Куртинского [227] лагеря приводил заниженные сведения о потерях куртинцев от артиллерийского огня карательных войск. Вот как выглядели эти донесения.
