представляла собой хитроумный маневр, подсказанный, кстати сказать, японской стороне 'японофилами' из российского МИДа и призванный облегчить Ельцину и другим российским руководителям реализацию их курса на уступки японским территориальным требованиям.
В чем же был смысл этого маневра? Раскрывая его в своей статье, опубликованной в 'Правде' от 28 января 1998 года под заголовком 'На словах 'демаркация', а на деле...', я писал:
'Во-первых, с помощью облачения японских притязаний на Южные Курилы в такой словесный камуфляж эти притязания становятся, по мнению 'премудрых' российских дипломатов, менее заметными и оскорбительными для российской общественности. 'Демаркация границы', в итоге которой Южные Курилы окажутся за пределами российской территории, будет выглядеть не так возмутительно и обидно, как откровенная передача этих островов Японии по требованию последней. Формула 'демаркация границы' задумана, иначе говоря, ее изобретателями как средство для обезболивания процедуры изъятия у России самых крупных, самых удобных для хозяйственного освоения, самых доходных и самых важных в стратегическом отношении островов Курильской гряды.
Во-вторых, такой словесный камуфляж весьма удобен для российских сторонников территориальных уступок Японии в юридическом отношении, ибо под соусом 'демаркации границы' они рассчитывают избежать обвинений патриотической оппозиции в том, что правительство нарушает Конституцию России, исключающую возможность территориальных уступок. Шаги российского МИДа навстречу японским территориальным домогательствам будут изображаться в таком случае как решения, якобы совместимые с Конституцией страны... Но на каких Иванушек-дурачков рассчитаны подобные хитроумные замыслы? Ведь и ежу ясно, что нынешние границы России с Японией не нуждаются ни в какой 'демаркации', хотя бы потому, что это морские, а не сухопутные границы, и проливы, отделяющие наши Курильские острова от японского острова Хоккайдо, образуют предельно четкую пограничную полосу, тем более что в течение пятидесяти с лишним лет эти морские границы были и остаются неизменными. К тому же вполне четко и стабильно определены эти границы и в этническом отношении: на Хоккайдо живут японцы, а на Курильских островах живут русские люди, и никакой путаницы в их местонахождении в минувшие полвека не возникало. Поэтому любая попытка выдать 'порося за карася' и изображать территориальные уступки как 'демаркацию' не могут ввести в заблуждение ни юристов-международников, ни депутатов Государственной Думы, ни широкую российскую общественность'197.
Моя статья в линниковской 'Правде' с критикой обманной сущности попыток японской стороны придать японо-российскому территориальному спору видимость переговоров о 'демаркации' границы была, пожалуй, первой реакцией нашей прессы на новую тактику японских дипломатов. Но, как мне кажется, тогда никто - ни японская сторона, ни наша общественность - не заметил этой статьи: уж очень мал был тираж названной газеты и навряд ли кто-либо просматривал ее в японском посольстве. В расчете на усыпление бдительности нашей общественности японские дипломаты в последующие месяцы положили свою новую доктрину в основу подготовки ко второй 'встрече без галстуков' Ельцина с Хасимото, состоявшейся в апреле 1998 года на Японских островах в курортном поселке Кавана.
Встреча эта породила у сторонников сохранения территориальной целостности России еще больше недоумений и тревог, чем первая, красноярская встреча. Да и было о чем тревожиться! Ведь Ельцин нашу общественность о своих планах не информировал, в то время как Хасимото не скрывал от японской прессы того, что его главной целью в беседах с российским президентом должно быть заполучение еще более четкого, чем в Красноярске, согласия последнего на уступки японским территориальным притязаниям. При этом никто в Японии не сомневался в том, что Хасимото, как и любой из японских государственных деятелей, ни при каких обстоятельства не мог отступиться от требования передачи Японии четырех южных Курильских островов. Такой вариант исключался хотя бы потому, что окружение премьер-министра не позволило бы ему это сделать, ибо в Японии все партии, включая и партии парламентской оппозиции, были тогда и остаются сегодня едиными в этом вопросе, и ни один государственный деятель не мог и не может пойти на отказ от притязаний на четыре острова, не рискуя тотчас же быть 'съеденным' своими политическими противниками.
Иное дело Ельцин, обладавший в отличие от Хасимото беспредельной свободой в принятии решений, не связанный никем и ничем в своих подходах к вопросам внешней политики и способный, как в этом не раз убеждалась и наша, и зарубежная общественность, к самым неожиданным и самым крутым политическим ходам. И вот именно на такую особенность Ельцина как политика, склонного придавать дипломатии личностный характер, и делали ставку японские политические стратеги весной 1998 года. Их цель при подготовке второй 'встречи без галстуков' в Каване состояла в том, чтобы очаровать Ельцина показным дружелюбием, искусить его заманчивыми посулами льготных кредитов и финансовой помощи, а затем побудить к ответным 'жестам дружбы', а именно к согласию пойти навстречу японским территориальным требованиям. И такая психологическая обработка Ельцина и членов его семьи, прибывших в апреле 1998 года вместе с ним в Японию, не могла не сказаться на исходе переговоров в Каване.
Пребывая в Каване в качестве 'дорогого гостя' премьер-министра этой страны, Ельцин после льстивого обхаживания его японцами дал японской прессе новый повод для публикации радужных прогнозов с предсказаниями близкого согласия Москвы на территориальные уступки Японии. Речь шла, в частности, о том, что перед отъездом из Каваны при встрече с журналистами Ельцин с многозначительной миной на лице сообщил своим слушателям такую новость: японский премьер-министр Хасимото, то бишь его 'друг Рю', сделал ему 'весьма интересное конфиденциальное предложение'. Не раскрывая содержания этого предложения, Ельцин объявил журналистам, что он намерен отнестись к нему с большим вниманием и 'тщательно изучить его по приезде в Москву'.
В дальнейшем советская общественность так и не получила каких-либо официальных разъяснений по поводу этой реплики президента. А вот японской общественности вскоре стало известно из публикаций японской печати, что суть упомянутого 'интересного предложения' Хасимото сводилась к лукавой идее, которая в январе того же года подверглась критике в упомянутой выше моей статье. Идея эта заключалась в том, чтобы участники российско-японских переговоров при определении позиций в территориальном споре двух стран поменяли бы свои прежние слова и формулировки и вели бы впредь переговоры не об 'уступках' России японским притязаниям на Южные Курилы, а о 'демаркации границы между двумя странами'. Соответственно и передачу Южных Курил под японский контроль следовало бы, согласно предложениям Хасимото, расценивать не как 'территориальную уступку', а как всего лишь 'более справедливое определение пограничной линии', разделяющей две страны.
Трудно сказать сегодня, почему тогда в Каване Ельцин так похвально отозвался об этом заведомо шулерском предложении своего 'друга Рю'. Кто может знать, какая задняя мысль скрывалась тогда в его поврежденной инсультами голове: то ли он поначалу не разобрался до конца в сути коварного замысла Хасимото, направленного на дезориентацию российской общественности, то ли он решил не обижать своего японского 'друга' быстрым отказом от его заведомо неприемлемого, по сути дела обманного предложения, то ли и впрямь в этих хитроумных предложениях Хасимото он усмотрел какие-то политические выгоды и для себя самого. Но при всех обстоятельствах было очевидно, что как в Красноярске, так и в Каване японский нажим на Россию с целью склонения ее к уступкам в территориальном споре двух стран не встретил со стороны Ельцина надлежащего твердого отпора.
Конечно, при сложившейся в нашей стране в те годы раскладке политических сил оценки кратковременного визита президента России в Кавану на 'встречу без галстуков' со своим новоявленным 'другом Рю' не могли быть однозначными. Кое-кто из политических комментаторов усматривал шаг вперед к российско-японскому добрососедству в том, что Ельцин и Хасимото теперь уже без запинок называли друг друга по имени, а тучный 'друг Борис' то и дело сжимал в своих объятиях щуплого 'друга Рю'. Кого-то умилили совместные выезды двух 'друзей' на свадебную церемонию неких безвестных японских молодоженов, на концерт фольклорного барабанного ансамбля, на рыбную ловлю в Тихом океане и в рестораны с изысканными японскими и китайскими блюдами. Однако другие, более взыскательные и независимые от Кремля комментаторы не увидели во всей этой показной суете ничего существенного и обнадеживающего. Достижение нескольких малозначащих договоренностей по отдельным частным вопросам экономического сотрудничества двух стран явно не стоило того, чтобы российский президент в сопровождении семьи и большой свиты своих помощников и журналистов летал бы на два дня на далекие Японские острова.
В то же время стало очевидным, что японская сторона настороженно, а по сути дела негативно
