Лаургия Фрэнк
'Рага Сикс'
Фрэнк ЛАУРГИЯ
'РАГА СИКС'
1
С грустью осматривая комнату, Сорди все еще не мог поверить в случившееся. Золотистые солнечные лучи пробивались в комнату через двери веранды, высвечивая парящие в воздухе частички неистребимой пыли, которая преследовала его все три года жизни в Нью-Йорке. Но сегодня он ее не замечал.
Ему нравилась эта комната, нравились темно-коричневые деревянные балки, проходившие по потолку, нравилось, что окна с одной стороны выходят на Гудзон, а с другой - в сад, нравился вкус свежей рыбы, которая жарится на рашпере. Ему здесь все нравилось.
Ему не нравилось лишь то, что вскоре придется покинуть столь полюбившееся место. Он не мог понять, зачем это нужно. Все произошло слишком быстро...
Билет был уже в кармане, деньги положены в банк, но во всем этом он не видел смысла. Если бы существовало какое-нибудь разумное объяснение зачем надо разрушать сложившийся образ жизни, то, возможно, ему бы стало легче на душе. Но никакого объяснения не было.
Он не хотел улетать, хотя доктор и снабдил достаточной суммой, которой хватило бы на несколько лет вперед. Его семья находилась далеко отсюда. И все же он не был готов к такой скорой отставке. Работа на доктора Ориента давала ощущение учености. Выполнять обязанности секретаря - все равно, что быть ассистентом профессора в университете. Доктор научил его владеть своим сознанием. А он научил доктора готовить. Это было дружеское, развивающее сотрудничество. И теперь всему пришел конец.
Он передернул плечами. Наверное, подлинных причин ему так и не узнать. Не спеша Сорди вышел на веранду. Темнеющее багровое небо над рекой пронизывали фиолетовые лучи заходящего солнца. А окнах домов начал зажигаться свет.
Как он подозревал, что-то произошло прошлым летом. Доктор Ориент, как обычно, собирался отправиться в свой загородный дом на Мысе, вместо того, чтобы торчать в городе и все сильнее погружаться в работу. Это, несомненно, было бы лучше, чем сближаться с доктором Феррари. С появлением этого человека начались одни неприятности.
Первая - охрана, все время что-то выискивающая и нарушающая привычный уклад жизни. В течение четырех месяцев, пока Феррари находился здесь, охранники обыскивали дом каждый день. Сорди не разрешалось заходить в лабораторию и рабочий кабинет: теперь он занимался только приготовлением кофе и сандвичей для охраны, так что доктору Ориенту от него не было никакой пользы.
А потом эта новая манера доктора работать. Иногда они с Феррари оставались в лаборатории по два- три дня. Доктор почти перестал есть, стал худым и нервным, и, в довершение ко всему, споры каждую ночь: никогда раньше Сорди не слышал, чтобы доктор Ориент на кого-нибудь кричал.
Сорди поежился от дующего с реки ветра и, плотно закрыв за собой дверь, зашел в комнату. Иногда, несмотря на присутствие охраны, он видел, как к ним в дом привозили маленькую девочку. Пятеро крепких мужчин окружали автомобиль и заносили ее в дом так быстро, что Сорди едва успевал рассмотреть черты ее лица.
Через месяц напряжение пошло на убыль, и охрана стала больше времени проводить на кухне. Но даже охранники, казалось, не знали, что именно происходит в доме доктора Ориента. Девочка была дочерью какого-то крупного политика из Калифорнии. У нее были больны ноги и она проходила курс специального лечения. Звали ее Джуди, но Сорди не верил, что это настоящее имя.
Со временем охрана стала дружелюбнее, помогала по дому, но глаза их оставались холодными и бесстрастными. Есть определенный тип американцев, уяснил для себя Сорди, полюбить которых очень трудно.
Однажды он увидел, как девочка выходит из кабинета. Джуди двигалась очень медленно, поддерживаемая, с одной стороны - Ориентом, а с другой Феррари, которые помогли ей сесть в инвалидную коляску, а люди из охраны намекнули Сорди, что скоро смогут обходиться без его стряпни.
Вечером того же дня, когда он видел, как Джуди выводили из кабинета, между Ориентом и Феррари произошла первая ссора. Он вышел на лестничную площадку и услышал, что Феррари, все больше и больше распаляясь, не дает сказать Ориенту ни слова в ответ. Ссора продолжалась почти два часа. Наконец Феррари выскочил из кабинета и уехал. Ориент со злостью захлопнул за ним дверь и, отказываясь от еды, не выходил до следующего вечера. Подобные ссоры стали обычным явлением.
Затем Феррари, охрана и девочка перестали появляться в доме. Ориент провел три недели, закрываясь в своем кабинете и явно ничего не делая. И в один прекрасный момент объявил, что все кончено, что он продает дом.
Сорди поднял свой чемодан и направился к лестнице. 'Ничего страшного, - убеждал он себя, сегодня вечером я буду в Риме'.
Когда он спустился по лестнице, то увидел доктора Ориента возле дверей кабинета. Выглядел тот еще хуже, чем во время лечения девочки: его смуглая кожа от постоянного пребывания в помещении приобрела болезненный оттенок, зеленые глаза потускнели. Ориент был высоким, имел осанку атлета, но сейчас выглядел сутулым, плечи его опали и руки беспомощно висели вдоль тела. Даже прядь белых волос в черной шевелюре, казалось, увеличилась в размере.
Сорди поставил чемодан. Полгода назад Ориент казался 25-летним юношей, но сейчас морщины глубоко избороздили его лицо и выглядел он заметно постаревшим. Правда, его рукопожатие было еще крепким, а за словами прощания Сорди послышалось что-то еще: это 'что-то' было искренним выражением признательности за их трехлетнюю дружбу.
Вдруг Сорди захотелось обнять доктора, попытаться успокоить его, хоть как-то его ободрить, но он не посмел. Вместо этого поднял чемодан и сказал:
- Хороший вечер, будет неплохой полет. Вы знаете, где меня найти.
Ориент кивнул в ответ, а Сорди знал, что доктор никогда ничего не забывает. Сорди достал из кармана пальто небольшой бумажный сверток и передал его доктору со словами:
- Это ваше.
Ориент спрятал сверток в карман своей куртки. Он был явно подавлен. Затем повернулся и зашел в кабинет.
В кабинете ничего, кроме стола и двух стульев, уже не осталось. Книги, картины, звездного неба, видеоаппаратура, - все было убрано. Человек, купивший дом, пожелал, чтобы стол остался. Ориент с этим согласился. Единственное, о чем он заботился сейчас, - все поскорее закончить: Энди Джекобс, бывший сенатор, ожидал его в кабинете.
- Итак, приступим, Оуэн, - произнес Энди.
Доктор медленно подошел к столу, взял ручку и начал выводить свое полное имя - Оуэн Ориент - там, где ему показывали пальцем, - и после каждой подписи Энди спрашивал:
- Ты считаешь, что это справедливая дань за то, что ты и твои родители всю жизнь напряженно работали? - Он не торопил, не суетился, терпеливо ожидая, пока Ориент выведет следующую подпись. - Есть способы оформить имение. Ты можешь передать его наследнику. Сыну, например. Все может случиться, Оуэн. В тридцать один год можно подыскать подходящую женщину. Все меняется. - Голос сенатора был резким, даже слегка угрожающим, но, одновременно, вкрадчивым, словно сенатор хотел вызвать доктора на откровенность.
- Оуэн, ты можешь еще некоторое время подумать, как поступить с домом на Мысе. Я провел там много лет с твоими родителями, еще до твоего рождения, - как бы взывая к здравому смыслу, произнес Джекобс, но - опять голос, проникающий в глубины памяти.
Ориент только улыбался, кивал в ответ и продолжал подписывать бумаги.
Когда все было закончено, Ориент медленно накрутил колпачок на ручку и выпрямился. Когда он увидел выражение искреннего участия на лице Энди, его охватило чувство печали, а ощущение потери начало проникать в него еще тогда, когда он заметил обиженную улыбку Сорди. 'Возможно, он уже уехал в аэропорт', - произнес про себя Ориент. Он попытался мысленно встряхнуться: ведь все шло так, как и должно было идти.
Энди Джекобс аккуратно сложил подписанные бумаги.
- Разве это не глупо - оставаться ни с чем? - вкрадчиво спросил он. Все твое имущество, - продолжал Джекобс, - пойдет на создание школы физических исследований. Весь доход от фильмов твоего отца - на
