стеной, которая вот-вот обрушится на землю.
Рука понемногу заживала, оставался лишь серебряный шрам на правой ладони.
Деревни нам встречались все крупнее, и наконец мы остановились на ночлег в поселении, которое могло быть названо городом. Располагаясь на мощеной дороге, шедшей между Инуямой и побережьем, он изобиловал гостиницами и харчевнями. Мы все еще находились на территории клана Тоган, поэтому всюду красовались три дубовых листа, и я боялся выходить на улицу, хотя люди в гостинице, как мне показалось, знали господина Отори. Уважение, с которым его встречали, сопровождалось каким-то более глубоким чувством, некоей преданностью, которая должна держаться в секрете. Они и ко мне относились с симпатией, хоть я с ними и не разговаривал. Мое молчание мало волновало господина. Сам он был немногословным человеком, погруженным в собственные мысли. Время от времени я замечал, что он изучает меня будто бы с жалостью. В такие моменты он словно собирался что-то сказать, но лишь бормотал: «Не обращай внимания, ничего не поделаешь».
Слуги постоянно сплетничали, и мне нравилось слушать их. Огромный интерес у них вызвала женщина, приехавшая прошлой ночью и остановившаяся еще на один день. Она направлялась в Инуяму, очевидно, чтобы встретиться с самим господином Йодой. Женщину, конечно же, сопровождали слуги, но ни мужа, ни брата или отца с ней не следовало. Она была милой, доброй, вежливой ко всем, очень красивой, хоть и зрелой – не меньше тридцати, – но путешествовала одна! Невероятно! Повар утверждал, что она недавно овдовела и едет к сыну в столицу, но старшая горничная сказала, что это все глупости, женщина никогда не рожала и замужем не была; и тогда мальчик-конюх, с полным ртом, сообщил, что слышал от носильщиков паланкина, будто у нее два ребенка: мальчик, который умер, и девочка, попавшая в заложницы в Инуяме.
Горничные вздохнули и сказали, что даже богатство и благородное происхождение не спасут от судьбы, на что конюх ответил:
– По крайней мере, дочь жива, ведь они члены клана Маруямы, у которых наследство передается по женской линии.
Эта новость вызвала немалое изумление и возобновила любопытство к госпоже Маруяме, которая имеет право на свои земли, на то, чтобы владения передавались не сыновьям, а дочерям.
– Неудивительно, что у нее хватает смелости путешествовать одной, – сказал повар.
Воодушевленный своим успехом, мальчик-конюх продолжил:
– Однако господин Йода этого не одобряет. Он хочет присвоить ее земли или силой, или, как поговаривают, женитьбой.
Повар отвесил ему оплеуху:
– Думай, что говоришь! Вечно слушаешь кого попало!
– Мы когда-то были Отори и снова станем ими, – пробурчал мальчик.
Старшая горничная заметила, что я маячу в дверном проеме, и пригласила зайти:
– Куда направляетесь? Вы, наверно, проделали длинный путь!
Я улыбнулся и покачал головой. Одна из горничных, выходя из кухни, похлопала меня по плечу и сказала:
– Он немой. Правда, жаль?
– Что случилось? – спросил повар. – Кто-то набил пылью твой рот, как собаке Айну?
Они дружелюбно поддразнивали меня, пока не вернулась горничная вместе с человеком, который, как я догадался, был одним из маруямских слуг – на куртке герб с горой, помещенной в окружность. К моему удивлению, он вежливо обратился ко мне:
– Моя госпожа хочет поговорить с тобой.
Я не был уверен, что стоит идти с незнакомцем, но его честное лицо и загадочность таинственной женщины сделали свое дело. Я последовал за ним через двор. Взойдя на веранду, мужчина встал на колено, кратко что-то произнес, повернулся ко мне и пригласил подняться.
Я окинул женщину быстрым взглядом, упал на колени и коснулся лбом пола. Казалось, передо мной принцесса. Ее волосы спускались до пола полотном черного шелка. Кожа была белой, как снег. Одежды кремовых оттенков слоновой кости и серого голубя расшиты красными и розовыми пионами. Исходившее от женщины спокойствие напомнило мне сначала глубокие горные озера, а затем закаленную сталь Ято, вероломного меча.
– Мне сказали, что ты ни с кем не говоришь, – произнесла женщина голосом тихим и прозрачным, словно вода.
В ее взгляде я увидел сочувствие, и кровь моя прилила к лицу.
– Со мной можешь быть откровенным, – продолжила она.
Нагнувшись, женщина взяла мою руку и пальцем вывела на ладони символ Потаенных. Я вздрогнул – кожу словно обожгло крапивой – и непроизвольно отдернул руку.
– Расскажи мне, что ты видел, – проговорила она тем же нежным, но настойчивым голосом.
Я молчал, и тогда она прошептала:
– Это был Йода Садаму, да?
Невольно взглянув на нее, я увидел улыбку без тени радости.
– А ты сам Потаенный, – добавила она.
Господин Отори предупреждал, чтобы я не выдавал себя. Я думал, что похоронил прошлое вместе со своим именем, Томасу, но перед этой женщиной оказался беспомощным. Я собирался кивнуть, когда услышал шаги господина Отори. Надо же, я узнал его по поступи. За ним шла какая-то женщина и недавно разговаривавший со мной мужчина. И тогда я понял: если сосредоточусь, то услышу все, что происходит в гостинице. Мальчик-конюх встал из-за стола и вышел из кухни. Горничные сплетничают, я узнаю каждую
