Новиков оглянулся. Действительно, командир бригады Тюленев быстро перестраивал к контратаке вышедшую из боя вторую бригаду. Но еще неизвестно, чем бы это кончилось, не появись слева большая конная масса. С громким криком она ударила во фланг белогвардейцам, сбила их и погнала в степь. Это был начдив Тимошенко с полками, подоспевшими на выручку попавшей в беду 4-й дивизии.
Харламов, как всегда оказавшийся в самом центре боя, поспевал всюду. Видел он, как некоторые молодые бойцы, еще не веря в клинок, вместо того чтобы рубить, перехватывали шашку под локоть, а сами хватали винтовку. Видел, как Детистов, увлекавший бойцов, упал на шею коня, а взводный Ступак подхватил его на седло.
Харламов тронул лошадь вперед. Мимо него, держа шашку в зубах и выкинув перед собой правую руку с револьвером, промчался Дундич. За ним с шумом и топотом прошел эскадрон. Харламов посмотрел вслед ему, но тут крик: «Батыр, берегись!» — заставил его оглянуться. Сильным ударом он свалил казака, ловчившегося зарубить его сзади, и, поймав на себе быстрый взгляд карих глаз, огляделся вокруг. «И до чего же боевая!» — подумал он, увидев, как Нарма, несмотря на то, что кругом шла рукопашная, слезла с лошади и нагнулась над раненым.
Неподалеку в жестокой схватке рубились с белыми 4-я и 6-я дивизии. Оттуда по одному, по двое ехали раненые. Два бойца поддерживали с боков командира на караковой лошади, который с залитым кровью лицом то выпрямлялся в седле, то падал головой на гриву коня. Это был комбриг Тюленев. Проезжая мимо Харламова, один из бойцов, обращаясь к другому, сказал возбужденно:
— Гляжу, летит четвертая дивизия, да раненые, да без голов, а за ними белые тучи. Большая сила их тут собралась… Смотри, еще!
Из-за дальней скирды показалась казачья сотня. Очевидно, остатки одного из разбитых полков. Вел сотню есаул с курчавой, на стороны, черной бородкой.
Сотню эту тут же атаковал подходивший из резерва штабной эскадрон во главе с молодым командиром, но уже старым буденновцем. Он выхватил шашку и храбро пошел на врага. Но тот, видимо, не последний в фехтовальном искусстве, легким движением шашки выбил клинок из руки командира. Да еще усмехнулся, подлец, бросив ему самое последнее обидное слово. Задохнувшись от гнева, командир кинулся: «Живого съем! Загрызу!» Тут бы ему- и конец, если б не Маркозашвили, кузнец из Баку, громадный человек чудовищной силы. Обыкновенная шашка была ему не с руки, и выковал себе кузнец саблю без малого фунтов двенадцати весом. «Дамоклов меч» — так прозвали ее в эскадроне. Маркозашвили подскочил к есаулу, обеими руками поднял меч над головой и, шумно выдохнув, разрубил противника надвое.
Гибель есаула решила дело. Сотня ужаснулась, повернула лошадей» и, рассыпаясь, пустилась уходить в сторону Атаман-Егорлыкской.
Туда же отходили все основные силы белогвардейцев. Их не преследовали, опасаясь засады. И правильно: конный корпус генерала Гуселыцикова еще не вошел в дело. Ожидая момента, корпус стоял в резерве на западной окраине станицы.
Смеркалось. Короткий зимний день кончался. К этому времени 20-я дивизия овладела южной окраиной станицы. Бой принимал ожесточенный характер. Белая пехота упорно обороняла каждый дом, каждую улицу. Дрались штыками, гранатами, прикладами, кулаками. Выбивая деникинцев, третья бригада, наконец прорвалась к центру Атаман-Егорлыкской. Начдив Майстрах сел на лошадь и направился к третьей бригаде. Не отъехал он и сотни шагов, как встретился с Городовиковым.
— Ну, начдив, как дела? — хмуро спросил Городовиков.
— Мои уже в станицу забрались, — отвечал тот, хорошо понимая, что Ока Иванович очень расстроен большими потерями, понесенными 4-й дивизией. — Вот еду к третьей бригаде. Хочу посмотреть, как они там.
Справа возникла тень огромного всадника, и знакомый голос басовито спросил:
— Что тут происходит?
Городовиков сразу же узнал Тимошенко. Рядом с ним ехал всадник в бурке и серой кубанке, сидевший на большой вороной лошади, — комиссар дивизии Берлов.
— Ну, братцы, еще один хороший удар — и наша взяла! — бодро заговорил Тимошенко. — Я сейчас опрашивал пленного офицера. У них колоссальные потери. Еле держатся. Сейчас ударим в атаку!
— Прошу не покидать меня, товарищ начдив, и оказать поддержку моей дивизии, — попросил Майстрах.
— Тоже сказал! — комиссар Берлов с укором посмотрел на него. — Да разве можно покинуть таких героев!
— Нет, верно, я и не думал, что у тебя такая пехота, — подхватил Тимошенко. — Я с того края видел, как она дралась. Страшная сила! — говоря это, он все время хватался за бок.
— Чего хватаешься? — спросил Городовиков.
— Да полушубок порвали, черти окаянные! Целый бок вырвали!
— Кто?
— Черт его душу знает… Казак какой-нибудь пикой. Хотел в живот, да промазал, по боку задел. Саднит…
В стороне станицы что-то сверкнуло во тьме, и тут же, все разгораясь, зашевелились яркие языки пламени.
— Мельницу, сволочи, подожгли, — определил Городовиков. — А вон другую. Гляди, как занялось!.. Это они нарочно, чтоб видно было.
Теперь все вокруг осветилось. Между холмами показались стоящие в колоннах полки. Ближе к лощине обозначились санитарные линейки перевязочного пункта 4-й дивизии с поставленными возле них лошадьми.
Со стороны появился быстро скачущий всадник. Видимо приметив начдивов, он придержал лошадь, подъехал к ним и громко сказал:
— Приказ командующего!
Тимошенко, оказавшийся ближе, принял пакет, распечатал и, приблизив бумагу к глазам, при свете пожара прочел содержание.
— Ясно, — произнес он, опуская бумагу. — Атаман-Егорлыкскую взять во что бы то ни стало!..
Как раз в это время Зотов доложил Военному совету армии, что согласно показаниям пленных к Сидорину только что подошел свежий конный корпус генерала Гуселыцикова.
— Надо вызвать из резерва 11-ю дивизию, — сказал Буденный.
— Да. Я тоже так думаю, — подхватил Ворошилов.
И снова запели трубы. И снова задрожало все поле, Со страшной силой сталкивались в жестокой сече сотни, эскадроны, полки, рубя шашками в полный размах сплеча и наотмашь, сшибая живых, втаптывая в землю убитых и раненых. Лошади без всадников пристраивались на знакомые места и вместе со всеми мчались в атаку.
И вот, наконец, дрогнули белые. Тогда командующий ими генерал Сидорин ввел в бой конный корпус генерала Гуселыцикова, до этой минуты стоявший скрыто.
И опять 4-я дивизия внезапно попала под сильный фланговый удар.
«Спасай артиллерию! Переходи на другую позицию!» — успел крикнуть Городовиков Шаповалову, а сам помчался за стоявшей в резерве третьей бригадой, чтобы лично повести ее в бой.
Парма искала в степи раненых. Она только что встретилась со Стасей, сестрой из 6-й дивизии, такой хрупкой на вид девушкой, что иной пожал бы плечами, недоумевая, как. она могла попасть к таким отчаянным рубакам — буденновцам. Однако хрупкая Стася везла перекинутого через седло Маркозагавили с рассеченной и уже перевязанной головой. Видимо, меч не помог на этот раз великану. Сестры-подруги обменялись приветствиями и разъехались.
Вблизи послышался стон. Парма придержала лошадь. Неподалеку лежал человек — не поймешь, свой или белый. Девушка быстро спешилась и, накинув поводья на руку, склонилась над раненым. Это был казачонок, на вид лет пятнадцати, в фуражке с солдатской кокардой.
«Тоже мне вояка! — подумала Нарма. — Сам не знаешь, за что воюешь, чудак!..»
— А ну-ка позволь… — Она хотела повернуть раненого на бок, но тут послышался быстро приближающийся конский топот.
Нарма подняла голову. Прямо на нее, всплывая темными громадами на ярком фоне пожара, мчались
