припал к стремени.
— Как вы могли, господин, посланец султана, посланец аллаха, ехать одни? — спросил он с тихим укором, выпрямляясь и глядя на него. — А где ваши мюриды?
— Так было нужно, — сказал Али-бей. — Лошадь готова?
— Уже третий день ждет вас, господин.
— Веди ее и дай мне воды.
Али-бей слез с лошади, отдал ее старику и прошел вдоль двора размять затекшие ноги.
Раздался бодрый стук конских копыт. Босой конюх с широким медно-красным лицом подвел игравшего в поводу буланого жеребца.
Внезапно вдали послышался быстрый конский топот. Али-бей вздрогнул и схватился за грудь. Там, под нижней рубашкой, висел большой медальон с крошечным александрийским кораном.
Топот приближался. Несомненно, это была погоня.
— Скорей! — крикнул Али-бей старику. Тяжелое чувство тревоги охватило его.
Старик подвел ему другую лошадь. Али-бей вскочил в седло. Злой буланый жеребец с пышным хвостом взвился на дыбы, перебрал в воздухе сухими ногами и хватил с места в галоп.
Над степью дрожал зной. Горячий ветер кружил на дороге раскаленную пыль. В ней то появлялись, то исчезали три черные точки. Они стремительно приближались, росли.
Три всадника, один из них юноша в синей чалме, свернув с дороги, вихрем вынеслись на травянистый курган.
Их почерневшие от пота лошади шумно раздували красные ноздри.
— Вот он! — показал один из них — юноша в синей чалме.
Оставляя за собой длинный хвост пыли, по дороге быстро катился маленький бурый клубок.
— А ведь уйдет, проклятый, — сказал усатый старшина. — Видно, успел лошадь сменить…
— Мухтар, гони наперерез, — приказал седой командир юноше в синей чалме. — А мы вдоль дороги.
Под ногами лошадей вновь замелькали арыки и канавы. Горячий ветер дул в сожженные солнцем лица всадников.
Командир был уже шагах в двухстах от преследуемого, когда конь его рухнул на бок, придавив ему ногу.
— А ведь ушел, — оправдывался подъехавший старшина. Он сбил на лоб фуражку с выгоревшим красным околышем и, пошевелив густыми усами, сказал:
— И то ведь сколько гнались. А у него, у черта, подставы со свежими конями Что будешь делать? А если…
— Постой! — перебил командир. — Гляди, Мухтар!
Но старшина уже сам видел, как тот, выскочив из лощины, мчался наперерез беглецу.
— Догонит! — сказал командир.
— На таком коне да не догнать, — подхватил старшина. — На пайге призы брал… А ну давай, давай! Жми, Мухтар! — закричал старшина, словно тот мог услышать его. Обе лошади, казалось, не бежали, а летели, не касаясь ногами дороги. Вытянув руку, Мухтар готовился схватить беглеца, но вдруг глаза его потемнели; он заметил, что преследуемый полез в карман, видимо, доставая оружие. Быстрым движением юноша выхватил шашку, винтовки у него не было. В эту минуту Али-бей повернулся в седле. Грянул выстрел. Степь, небо, дорога — все перевернулось в глазах Мухтара. Медленно он скатился на дорогу.
Было далеко за полдень, когда Ипполитов, задремавший за столом после бессонной ночи, проснулся и позвонил в колокольчик.
В дверях появилась сухощавая фигура штабного командира.
— Новости есть? — строго спросил Ипполитов.
— Есть, Дмитрий Романович, я только собирался вам доложить, — произнес командир. — Сейчас получено донесение от начальника гарнизона города Карши.
— Ну-ну?
Дежурный командир доложил, что одним из разъездов, высланных из Каршей, на десятой версте в сторону Гузара был обнаружен Али-бей. Разъезд преследовал его, пока не стали падать лошади. Беглец ушел от погони, ранив джигита, который при преследовании чуть было не захватил его в плен. Дежурный командир доложил также и о том, что, по донесению начальника гарнизона, конная милиция Каршей, Гузара и некоторых других пунктов покинула места постоянных стоянок и, соединившись, двинулась в Восточную Бухару.
Не было никакого сомнения, что конная милиция, состоявшая из турок — пленных мировой войны, двинулась для присоединения к Али-бею.
— Да, — сказал он, помолчав, — мы упустили матерого волка. Али-бей ушел в Восточную Бухару. Это очень скверно. — Дмитрий Романович в раздумье постучал по столу тонкими пальцами, — Очень, очень скверно, — повторил он, жестом предлагая дежурному присесть на свободный стул напротив. — Вы говорили, что в разъезде есть потери?
— Ранен джигит Мухтар… Он из добровольческого мусульманского отряда, — пояснил дежурный Ипполитову, вопросительно смотревшему на него.
— Мухтар? Позвольте, позвольте… — Дмитрий Романович, припоминая что-то, провел рукой по лицу. — Я где-то слышал это имя, но вот никак не припомню…
— Это тот самый джигит, которого освободила Первая бригада при преследовании эмира бухарского.
— В Денау?
— Именно. Он сидел в зиндане за что-то.
— А-а! — вспомнил Ипполитов. Глаза его потеплели. — Так это же прекрасный джигит! — Словно подтверждая свои слова, он утвердительно кивнул головой. — Обязательно вызовите его ко мне, когда поправится. Я хочу его видеть.
— Слушаюсь… Разрешите пока идти?
— Идите.
Но едва дежурный успел прикрыть за собой дверь, тут же вернулся с сообщением, что один гражданин настоятельно просит принять его по совершенно неотложному делу.
— Пусть войдет, — сказал Ипполитов.
Дежурный раскрыл дверь и, посторонившись, пропустил низенького пожилого человека в очках, с загнутыми вниз, как у моржа, колючими усами.
— Здравствуйте, товарищ начальник! Я к вам, извините, по крайне важному делу, — торопливо заговорил вошедший, быстро подходя и снимая с лысой головы расшитую серебром голубую тюбетейку.
— Я вас слушаю, — спокойно сказал Дмитрий Романович, соображая, какая причина могла привести к нему столь странного посетителя.
— Разрешите представиться. Четыркин. Бывший военный чиновник. Ныне работник кооперации.
— Прошу садиться.
— Извините, разрешите курить?
— Курите, пожалуйста.
Четыркин достал портсигар, раскрыл его и протянул Ипполитову.
— Благодарю вас. Не курю, — отказался Дмитрий Романович.
Четыркин вынул из кармана носовой платок и провел им по потному лицу.
— Дело, извините, крайне серьезное, товарищ начальник, — продолжал Четыркин взволнованным голосом, вытирая платком потное лицо. — Вам известно, что в городе Бухаре живет некий турок Али- бей.
— Да. Это я знаю, — сказал Ипполитов с деланным спокойствием в голосе. — А в чем, собственно, дело?
Четыркин оглянулся на закрытую дверь и, понижая голос до шепота, произнес с таинственным видом:
— Турок Али-бей не кто иной, как сам Энвер-паша!
