— Али-бей — Энвер-паша?! — воскликнул Ипполитов с сомнением в голосе. — Да вы что, в своем уме? Вы отдаете себе отчет в том, что говорите?
— Я даю голову на отсечение, что Али-бей и Энвер-паша одно и то же лицо! — подтвердил Четыркин, прижимая руку к груди.
— Позвольте! Но откуда вы это взяли?
— Так я же его прекрасно знаю. Я при царе служил в Константинополе драгоманом и часто с ним встречался.
— А как вы его здесь узнали?
— Третьего дня на базаре в кишлаке Ак-Джар. Я ездил туда по делам… Да… Ну хорошо. Только приезжаю, смотрю — толпа. Подхожу ближе. Боже мой — Энвер!.. Я даже очки снял и протер: может быть ошибся. Нет, верно — Энвер! И голос его, и мэнеры, и все. Понимаете? Вот. Тут я все бросил — и в Ташкент! И вот добрался.
— Вы можете описать наружность Энвер-паши? — спросил Ипполитов.
— Конечно, — сказал Четыркин с готовностью. — На вид ему лет сорок. Да, больше не будет. Смуглый… Рост — выше среднего. Усы, как у Вильгельма. В общем, представительный человек. Одет во френч, бриджи. На голове белая чалма. Вот как будто и все. Извините, пожалуйста.
— Та-ак… — протянул Ипполитов. — Ну что ж, хорошо. Прошу оставить ваш адрес.
Четыркин дал адрес, попрощался и, надев тюбетейку, в сильном волнении вышел из штаба.
Турецкий офицер Али-бей действительно был Энвер-пашой.
Бывший военный министр Турецкой империи, окончивший германскую академию генерального штаба, после капитуляции Турции в первой мировой войне он был вынужден спешно покинуть страну.
Тут, за кордоном, на территории Советской России, у него окончательно созрел план создания тюркского государства, но для претворения в жизнь задуманного нужны были вооруженные силы. Первая попытка добыть эти силы, как уже известно, сорвалась: сформировать национальные части ему не удалось.
Теперь он спешил в Восточную Бухару, чтобы там приступить к организации мусульманской армии. По мнению Энвер-паши, это было наиболее верным решением. Вся надежда была на сплошь неграмотный, фанатичный, забитый народ, принимавший приказ как непреложный закон.
Будучи женатым на дочери турецкого султана, который являлся зятем халифа, а в глазах верующих мусульман — наместником Магомета на земле, Энвер-паша обладал, огромной властью в мусульманском мире. На это главным образом он и рассчитывал при формировании армии.
«Ну что ж, — думал он, — пусть Кемаль-паша попытается создать новую Турцию. Посмотрим, что еще выйдет из этого. А я создам великую тюркскую империю и стану султаном. Аллах мне поможет. Русских выгоним вон. Англичане помогут…»
С этими мыслями он въехал в Гузар. Тут к нему присоединился конвой.
Спустя два дня Энвер-паша подъезжал к Железным Воротам. За ними начиналась Восточная Бухара.
По одной из улиц Ташкента быстро шел человек в Войлочной шляпе.
Пройдя городским садом, он остановился у большого дома со стрельчатыми мавританскими окнами, украшенными сверху белой мозаикой.
Человек оглянулся, шмыгнул в подъезд и, нащупывая в потемках ступеньки, поднялся на второй этаж. Тут он прильнул ухом к двери направо и осторожно стукнул три раза.
Внутри зашевелились. Было слышно, как за дверью кто-то сопел. Потом глуховатый голос тревожно спросил:
— Кто?
— Свои, — тихо отвечал человек.
Щелкнул ключ, дверь растворилась.
Держа лампу над головой, в прихожей стоял полный пожилой мужчина со свисающими по углам рта тонкими усами. Узкий кавказский ремешок с серебряным набором врезался в его большой рыхлый живот.
— Здравствуй, Сайд! — сказал вошедший.
— Касымов?! А я думал, кто стучит? — Саид-Абдулла поставил лампу на маленький столик и лихорадочной дрожью потер пухлые руки.
— Ты что, испугался? — спросил Касымов.
— Валла! Испугаешься, когда такое…
В соседней комнате двинули стулом.
На молодом, но уже помятом лице Касымова отразилась тревога.
— Кто это? — спросил он с беспокойством в голосе.
— Начальник милиции Каттакургана.
— А зачем он здесь?
— Он теперь наш.
— Кто поручился?
— Маймун.
— Маймун? А-а. Ну, это верный человек. — Касымов, успокоившись, снял кожаные калоши с плотно обтягивавших ноги ичигов и, шурша шелковым в полоску розовым халатом, прошел в соседнюю комнату.
Со стула поднялся угрюмый смуглый человек огромного роста, при шашке и в шпорах, одетый в суконную гимнастерку, бриджи и высокие сапоги.
— Улугбек? — спросил Касымов.
— Точно так, господин прокурор, — отвечал Улугбек хриплым голосом, блеснув черными глазами из- под сросшихся на переносье густых нависших бровей.
— Где вы раньше служили?
— Я был юз-баши в войсках его высочества эмира Бухары, господин прокурор.
— Вот как!.. Ну что ж, это хорошо, — заметил Касымов. Он благожелательно поглядел на Улугбека, подумав, что такие люди сейчас очень нужны.
— Мы не будем задерживать Улугбека, — сказал Саид-Абдулла. — Ему надо сегодня возвратиться в Каттакурган, а поезд идет через час. Ты не возражаешь, Касымов? Нет? Улугбек, вы свободны…
Улугбек приложил руку к широкой груди, молча поклонился и, звеня шпорами, вышел из комнаты.
— Страшный человек, — заключил Касымов, когда за Улугбеком захлопнулась дверь.
— Он был палачом у эмира… Это, конечно, только для нас… А для них, — Саид-Абдулла усмехнулся, — а для них он камбагал. Касымов, ты посиди, покури, я сейчас… — Покачивая широкими бедрами, Саид- Абдулла прошел в соседнюю комнату.
Касымов взял папиросу из лежавшего на столе портсигара, закурил и стал думать о только что полученной из руководящего центра иттыхадистов директиве. Директива эта требовала усилить вербовку джигитов в отряды муллы Абдукахара и проводить своих людей в органы власти.
В те тяжелые времена среди коренного населения Туркестана было очень немного грамотных людей, поэтому приходилось с невероятным трудом выискивать и подбирать национальные кадры. Подавляющая часть грамотных принадлежала к имущим классам и к революции относилась враждебно.
Этим, то есть отсутствием грамотного населения, и пользовались иттыхадисты. Под видом людей, преданных революции, они проникали на руководящие посты и своими преступными действиями саботировали мероприятия революционных властей, компрометируя в глазах народа республиканские учреждения.
В последнем Касымов уже преуспел. Он осуждал честных дехкан, активно встававших на путь своего освобождения.
Жалобы на неправильное судопроизводство попадали к Касымову, как к прокурору. Используя свое право, он Осуждал бедняков жалобщиков, а жен их тайно продавал в Восточную Бухару.
Сейчас он обдумывал другое, более сложное дело, исполнение которого нужно было возложить на вполне надежного человека. За этим, собственно, он и пришел к Саид-Абдулле.
