один дехкан мне сообщил, что за час до прибытия нашего отряда в кишлак Хатырчи туда прискакал из Каттагургана один человек и предупредил басмачей… Кто посылал этого человека? А? Как по-вашему?
Петров задумался. О посланном в кишлак отряде знали только свои, доверенные люди.
— Людей много, — говорил Исмаилов. — Много хороших людей, дехкан, которые видят, что большевики так делают, чтобы им стало лучше жить. А другие боятся… Почему? Один пришел жаловаться, а его побили.
— Я знаю об этом, — сказал Петров.
— Вот, — продолжал Исмаилов. — Я вызвал товарища Улугбека, заявил. Он говорит, что это дело расследовал. Говорит, сам дехкан виноват. Он, говорит, первый ударил.
— Кто же, однако, мог сообщить в Хатырчи? Ума не приложу, — сказал в глубоком раздумье.
— Товарищ Петров, я узнаю, кто ездил в Хатырчи, — пообещал Исмаилов.
— Как же это вам станет известно?
Исмаилов оглянулся на дверь и, понизив голос, спросил:
— Розахон Назирову знаете?
Петров уже несколько раз встречал эту совсем юную отважную девушку, выполнявшую самые опасные разведывательные поручения. И поэтому, отвечая на вопрос Исмаилова, утвердительно кивнул головой.
— Я послал ее в Хатырчи. Скоро она должна вернуться… Вы еще долго не будете спать?
— Да. А что?
— Я еще зайду к вам.
— Тогда вместе с ней и приходите.
— Хорошо.
Исмаилов поднялся со стула и, мягко ступая, вышел из комнаты.
Луна еще не взошла. На улице было темно. Спустившись с крыльца, Исмаилов направился в сторону базара. От окна скользнула тень человека. Прижимаясь к дувалу и держась на некотором расстоянии от Исмаилова, человек, крадучись, пошел вслед за ним…
— Короче говоря, Михаил, я не привык с чужих слов судить о незнакомых мне людях, — говорил Федин, поглядывая сбоку на шагавшего рядом с ним Кудряшова. — По-моему это самое последнее дело. Я люблю присмотреться к человеку и уже потом составить о нем свое определенное мнение.
— Совершенно верно, Андрей Трофимович, — согласился Кудряшов, — У меня был случай: один про другого такое наговорил из зависти… прямо страх берет. А на поверку вышло — тот оказался прекрасным парнем… Ух ты, черт! — вскрикнул он, споткнувшись.
— Что ты? — спросил Федин.
— Чуть не упал. Осторожно, тут арык, кажется. Эка темень какая! Зги не видать, — говорил Кудряшов, нащупывая ногой дорогу.
— Ты ничего не слышал? — спросил Федин тревожно.
— Нет. А что?
— Кто-то крикнул.
Они прислушались.
Но вокруг было тихо.
— Может быть, тебе показалось? — помолчав, спросил Кудряшов.
— Нет, я как будто слышал крик с той стороны. — Федин кивнул в темноту. — А может, и верно, послышалось… Ну ладно, пойдем.
Они перешли казарменный плац и поднялись по крыльцу в штаб полка.
В дежурной комнате дремал писарь Терешко.
— Что у вас за вид? — строго спросил Кудряшов. — Ремня нет, без сапог, в одной нижней рубашке!
— Душно, товарищ комполка, — сказал писарь, виновато улыбаясь всем своим жирным, в угрях лицом.
— Это не резон! Мне тоже душно, однако же я не снимаю штаны. Оденьтесь сейчас же!
Кудряшов открыл кабинет и, пропустив вперед Федина, плотно прикрыл за собой дверь. Потом он чиркнул спичку и зажег настольную лампу.
— Значит, грузимся завтра ровно в шесть тридцать утра? — спросил комиссар.
— Да.
— А ну, покажи маршрут.
Кудряшов развернул карту.
— Вот, — сказал он, проводя пальцем по карте, — это Каттагурган. Отсюда до Кагана нас перебросят по железной дороге. Дальше, до кишлака Варганзи, бригада пойдет походным порядком. Постой, где же Варганзи?.. Ага, вот он. Смотри, на самой границе пустыни. Так. Ну, а потом пойдем в Кызылкумы искать Абду-Сат-тар-хана… Смотри, сколько здесь колодцев: Урус-буке, Султан-биби, Ак-кудук, Такай-кудук, — читал Кудряшов.
За окном послышался топот, встревоженные голоса, крики.
В дверь резко постучали.
— Да, да! — нетерпеливо сказал Кудряшов.
Быстрыми шагами в комнату вошел дежурный по полку Кондратенко.
— Товарищ комполка! — встревоженно обратился он к Кудряшову, поднимая руку к фуражке. — Разрешите доложить: только что убит секретарь укома товарищ Исмаилов.
— Убит! Как убит? — недоумевая, спросил Федин.
— Так точно, убит. Ножом в спину. Я выслал дежурный взвод оцепить ближайшие улицы. Разрешите идти?
— Идите… Хотя нет, постойте. Вместе пойдем. — Федин роправил висевшую на ремне кобуру и, оглядываясь на Кудряшова, сказал: — Пошли, Михаил!
Они вышли из штаба.
На улице в теплой тьме мелькали желтые огоньки, Пригнувшись, перебегали какие-то люди.
Федин и Кудряшов, сопровождаемые Кондратенко, пошли по направлению к базару.
Из-за угла показались две фигуры.
— Стой, кто идет? — спросил человек, поднимая фонарь к лицу Кудряшова, — Ой, извиняюсь, товарищ комполка, обознался, — сказал старший патрульный. — Я думал, кто со стороны.
— Никого не поймали? — спросил Федин.
— Да разве в такой темноте поймаешь, товарищ комиссар?
— Где Исмаилов?
— А вот лежит, — патрульный показал на дорогу, где мерцал слабый свет фонаря.
Исмаилов лежал на спине, повернув голову набок. Над ним склонился полковой врач Косой.
— Ну как, доктор? Что с ним? — тревожно спросил Кудряшов.
Врач с безнадежным видом пожал плечами и развел руки в стороны.
— Все, — сказал он. — Пульса нет. Сердце не бьется. Конец…
Ранним утром бригада выступила из кишлака Варганзи. Впереди двигался назначенный в разведку мусульманский дивизион. На буланых, серых, гнедых лошадях ехали узбеки, таджики, татары, коренастые киргизы и смуглые арабы из кишлака Араб-Ханэ.
Вдоль колонны скакал командир дивизиона Иван Куц, совсем еще молодой человек, выросший в Самарканде. Он так хорошо владел местными языками, что мусульмане считали его своим. На нем был белый войлочный малахай, голубой халат и сшитые из верблюжьей замши, желтые остроносые сапоги. Возле Улугбека, ехавшего в общей колонне, он придержал нарядного, с белыми ногами, рыжего жеребца, сердито крикнул что-то, показывая на отставших милиционеров, и, подобрав поводья, поскакал дальше.
— Хороший командир, — сказал Гриша, ехавший рядом с Вихровым. — Басмачи, как чумы, его боятся. А джигиты очень любят, хотя он строго требует службу. Вдали, за редкими тополями, показалась степь с выгоревшей желтой травой.
