вместе с басмачом и давай, значит, ногами топтать, — сказал Латыпов.
— Это они на пайге так приучились, — пояснил Гриша.
— Я вот все смотрю на Гришу, — заговорил Кондратенко, — смотрю и вспоминаю, что в вашей дивизии должен служить один мой землячок. Такой же дядя здоровый.
— Кто такой? — поинтересовался Латыпов.
— Дерпа. Не знаете, в каком он полку?
— Дерпа? — подхватил Вихров. — Так он же нашего полка. Сейчас он в высшей школе… Он тоже из Донбасса.
— А разве вы донбассовский? — спросил Гриша.
— А как же! Из Ровеньков. Знаете?..
— Из Ровеньков? Я знаю. Бывал, — сказал Кузьмич, присаживаясь.
— Что это вас, товарищ доктор, вроде раздуло? — спросил Гриша, с улыбкой глядя на лекпома.
— Ведра два воды выпил. Факт. Еще пить хочется.
— Смотрите, товарищ лекпом, чтобы у вас рыба не развелась в животе, — сказал серьезно Кондратенко.
— Как это рыба? — насторожился Кузьмич.
— Очень просто.
— Изволите шутить, товарищ командир, а мне не до смеха.
— Что так?
— Есть, здорово хочется, — кивая в сторону котлов, снисходительно ответил лекпом. — Пейпа! Пейпа! — крикнул он фуражира.
— В чем дело? — спросил тонкий голос.
— Ты что же спишь! Ведь у тебя обед, факт, подгорает!
— Это, может, у кого другого. Только не у меня, — спокойно отвечал толстяк, исполнявший обязанности повара. Он поднялся, подошел к котлу и, подняв крышку, попробовал плов. На его красном, с блестящими щеками круглом лице появилось блаженное — выражение. Он облизнулся.
— Ну как? — спросил Кузьмич.
— Через полчаса будет готово.
— Смотри, чтобы все было в порядке! Надо хорошенько ребят накормить.
Лекпом внушительно покашлял, угрожающе пошевелил усами и направился к юртам.
Неподалеку от того места, где лежали Вихров и Кондратенко, послышался смех. Вихров прислушался. Разговор шел о том, как можно до смерти напугать человека. Сачков рассказывал молодым бойцам о своей службе в драгунском полку в начале германской войны. Драгуны, разъезд в шесть человек, встретив по дороге корчму, крепко выпили. Однако все могли ехать дальше. Только один, хватив лишнего, захрапел тут же у ног привязанной лошади. В это время с другой стороны к корчме подходил немецкий разъезд. Услышав, что свои уходят все дальше, лошадь, как это обычно бывает, начала беспокоиться и наступила на спавшего драгуна. Тот спросонья заорал, засквернословил дико-отчаянным голосом. Немцы испугались и удрали…
Ночью, нагрузив верблюдов мехами с водой, бригада двинулась в обратный путь на кишлак Варганзи.
Луна, светившая с темно-зеленого неба, заливала барханы призрачным, светом.
Теплый ветер доносил от колодцев плач, визг, вой и хохот шакалов. Звуки эти то росли, то, обрываясь, замирали вдали…
Спустя несколько дней полк возвратился в Каттакурган.
Больной комбриг Деларм с осунувшимся, желтым от лихорадки лицом лежал в постели и слушал Петрова, который только что слез с лошади и, пройдя к комбригу, рассказывал ему о разгроме Абду-Саттар- хана.
— Вот это молодцы! Лихо разделали! — слабым голосом говорил Деларм, слушая комиссара. — А меня тут так трясло, думал, умру. Тропическая малярия. Три дня температура на сорок одном с десятыми держалась… Врач говорил — хотел гроб заказывать. Да. Еле отошел… Спасибо товарищу Шарипову. Не забывал меня. Частенько захаживал.
— Ну, что у вас нового? — спросил Петров.
— Да, что же я тебе сразу не сказал! — спохватился Деларм. — Из Ташкента приехал председатель ЧК. — Он понизил голос, оглянулся на дверь. — Ну, зашел ко мне, товарищ, Мамедов его фамилия, и просил, чтобы его приезд остался в секрете. С ним еще несколько человек.
— Ты не знаешь по какому делу?
— Нет. Он ничего не говорил. Только интересовался, когда ты вернешься.
— И давно они здесь?
— Дня четыре…
За дверью послышались грузные шаги. Без стука вошел невысокий коренастый человек в гимнастерке. Оглядев присутствующих быстрыми зоркими глазами, словно ощупывая, он подошел к Петрову и, назвавшись Мамедовым, крепко пожал его руку. Потом он дружески кивнул Деларму и, подвинув себе стул, присел к столу.
— А откуда вы меня знаете, товарищ Мамедов? — удивился Петров, с любопытством рассматривая его монгольского типа лицо.
— Я всех знаю, — сказал Мамедов, прищурившись. — А с вами, между прочим, встречались в штабе Туркфронта.
— Не помню.
— Вы с одним командиром стояли в коридоре, а я мимо прошел.
— А-а! Возможно, — сказал Петров.
— Товарищ Петров, скажите, пожалуйста, какой у вас есть материал на Улугбека? — спросил Мамедов, быстро взглянув на него.
— На Улугбека? — Петров в раздумье провел рукой по лицу. — Да, собственно, все то же, о чем я сообщал военкомдиву. То есть, басмачам дважды становилось известно о наших предполагаемых действиях. Ну, а потом последний случай с избиением дехканина. Я расцениваю подобные действия как провокационные. Так я и говорил товарищу Шарипову.
Мамедов побарабанил по столу короткими узловатыми пальцами.
— Да, — сказал он. — В Ташкенте нам удалось кое-что раскрыть. Несомненно, что мы имеем дело с какой-то тайной организацией. Но мы еще не знаем, ведут ли нити в Каттакурган… Во всяком случае, ваше сообщение очень помогло нам. Пока, конечно, прошу держать наш разговор в строгом секрете, чтобы не напугать кого не нужно.
— Ну, это само собой разумеется, — сказал Петров. — Об этом будем знать только мы с вами и товарищ Деларм.
— Да. И все-таки я разберусь, кто здесь помогает басмачам! — проговорил Мамедов с твердой уверенностью.
В коридоре послышались торопливые шаги. Дверь широко распахнулась, и в комнату вошел Шарипов с радостным выражением на бородатом лице.
— А, начальство! С приездом! С победой! — быстро заговорил он. Подойдя к Петрову, он сделал движение, словно собираясь обнять комиссара. — Сейчас праздник, пир на весь полк устроим! Все даем — вино даем, баранов даем! — весело говорил Шарипов. — Абду-Саттар-ха-на разбили! Ай, буденновцы! Ах, молодцы! Ай-я-яй, какая победа!.. Теперь всем басмачам будет крышка!..
Если в Западной Бухаре басмаческое движение шло на убыль, то в Восточной оно только еще разгоралось. Энвер-паше удалось вновь собрать большие вооруженные силы. Но хотя со времени сборища в Бабатаге прошло уже около трех месяцев, он не смог пока даже на шаг приблизиться к осуществлению своих планов.
«Верховный главнокомандующий всеми войсками ислама, зять халифа и наместник Магомета», как значилось на его серебряной печати величиной почти с чайное блюдце, был, как уже известно, разбит
