— Чего ты, Арбузов, ворчишь? — спросил Сачков.
— Да нет, я так, про себя…
Солдаты еще поговорили немного и один за другим задремали подле бойниц…
Ночь прошла спокойно, и когда рассвело, басмачей нигде не было видно.
— Неужели ушли? — недоумевал Ладыгин, вглядываясь в сероватые гребни. — Нет, кто-то там есть. А ну, смотри, Ильвачев, вон, под той сопочкой. Видишь, чернеется?
С гор спускалось несколько человек в цветных халатах. Один из них махал снятой с головы белой чалмой.
— Что за делегация? — недоумевал Ладыгин.
— Может быть, парламентеры? — предположил Ильвачев.
Люди подходили к кишлаку.
— Гриша! — позвал Ладыгин. — Расспроси их, кто они, чего им надо.
Прибывшие, перебивая один другого и размахивая руками, горячо говорили что-то. Один из них, горбоносый, с пышными усами, в исступлении бил себя в грудь кулаком.
— Ну, что он толкует? — спросил Иван Ильич.
— Говорит, банда, с которой мы вчера дрались, пришла в кишлак и грабит жителей. Они просят, чтобы мы поехали и спасли их имущество.
— Спроси, как проехать до их кишлака?
— Говорит, что этим ущельем. Банда находится в кишлаке Шут.
— Добре…
— Что же им передать?
— Скажи, что мы приедем.
Горбоносый в белой чалме опять залился слезами. Остальные обступили Гришу и принялись настойчиво требовать что-то.
Переводчик пожал плечами.
— Они просят ехать сейчас, а то будет поздно.
Ладыгин взял Ильвачева под руку и отвел его в сторону.
— Как ты смотришь на это? — спросил он.
— Трудно сказать. Ведь у нас осталось только тридцать шесть человек. Конечно, можно рискнуть, но кто сможет поручиться, что в ущелье мы не попадем в ловушку?
— Правильно, — согласился Иван Ильич. — Делегация мне кажется весьма подозрительной. Очень уж у них разбойничий вид.
Харламов, не спускавший глаз с горбоносого человека и следивший за каждым его движением, заметил, как он, зло блеснув глазами из-под чалмы, зашептал что-то соседу. Тот быстро взглянул на Ладыгина, и Харламов прочел в его взгляде свирепую ненависть.
Подойдя к Ладыгину, Харламов высказал ему свое подозрение.
— Так что же мы? Ведь можно проверить, — спохватился Ильвачев. — Идем к ним!
— Гриша, скажите, пусть они снимут халаты, — приказал Ильвачев.
Поняв, чего от них требуют, горбоносый человек бросил по сторонам растерянный взгляд. Его коричневое, в морщинах лицо побледнело.
— Чего же он? — прикрикнул Ладыгин. — А ну, снять с них живо халаты!
— Ну вот, смотрите, — заговорил Ильвачев, показывая на обнаженные плечи задержанных. — Видите, потертости от ружейных ремней? Гриша, спроси их, давно они служат у Казахбая и грабят дехкан?
Бандиты молчали.
— И главное, на что били, подлецы! Знали, что мы не откажем им в помощи, — говорил Ильвачев, с ненавистью глядя на бандитов.
Латыпов и Парда лежали вторую ночь на вершине горы. Они были здесь почти в безопасности. В случае нападения им пришлось бы оборонять только крутую тропинку. Позади них был отвесный обрыв; оттуда, из глубины, едва слышно доносился глухой рев потока. Шум быстро бегущей по камням воды еще больше распалял жажду, мучившую обоих бойцов.
Они лежали, чутко прислушиваясь к ночным звукам и шорохам.
Молодой месяц стоял над горой. При свете его была хорошо видна внизу серебристая полоска потока.
— Ну, мы айда! — сказал Парда с решительным видом. Он приподнялся.
— Что ты? — дивился Латыпов.
— Вода набирал.
— Да ты что, друг, спятил?
— Спятил? Букнима — спятил? — поднимая тонкие брови, спросил Парда. — Мы пошел за вода, — Он показал в сторону пропасти.
Но Латыпов и слушать его не хотел. После того как он спас юношу, Парда стал ему еще дороже и ближе.
Парда, как умел, доказывал Латыпову, что он горный житель и ему ничего не стоит спуститься. Однако он явно преувеличивал свои силы. Спуск по почти отвесной скале был крайне рискованным, и юноша только потому решился на это, что не видел другого выхода, — он хотел напоить товарища.
Латыпов не соглашался, но Парда настаивал, чувствуя, что его друг мучается от жажды еще больше, чем он. Парда так убедительно говорил, что Латыпов, наконец, согласился.
— Ну ладно, иди, — сказал он, дружески похлопав по плечу юношу, — иди, но только будь осторожен.
Парда взял обе фляги и, ловко ставя ноги на выступы скал, хватаясь за кусты, начал бесшумно спускаться.
Латыпов долго следил за товарищем, видя, как гибкое тело Парды то появлялось, то пропадало в расселинах…
По все нараставшему шуму воды Парда понял, что прополз большую половину пути. На одном из выступов он задержался и посмотрел вниз. Скала переходила здесь почти в отвесный обрыв, и теперь, при слабом свете заходившего месяца, юноша примеривался, куда ему лучше ступить. Несколько в стороне густо рос тамариск, и спуск там не был так крут. Пожалев, что взял винтовку, которая только мешала ему, Парда начал осторожно пробираться к кустам. Месяц зашел за гору. Вокруг нависла непроглядная тьма. Юноша шарил ногой, не встречая упора. Мелкая галька вместе с ним медленно сползала к обрыву. Ему под руку попался жесткий куст можжевельника. Вцепившись в него, Парда искал хоть небольшую выбоину, но неизменно попадал ногой, в пустоту. Он висел в воздухе… Сделав движение, юноша схватился за соседний куст в тот самый момент, когда кустарник мягко пополз у него под рукой, и, вывалившись из гнезда, бесшумно скользнул вниз. Поток ревел, казалось, вот тут, совсем рядом, Со дна ущелья поднимался сырой холодный туман. Небо начинало бледнеть. Юноша смело опустился на руках, нащупал, наконец, выступ, но вдруг, сорвавшись, покатился под откос.
В первую минуту после падения, ощущая острую боль в ноге, Парда подумал, что сломал ее. Но оказалось, что у него вывих. Приволакивая ногу, он подполз к потоку и погрузив лицо в воду, напился.
Все больше светлело. Таял туман. На снеговых вершинах замерцали алые пятна.
Парда насторожился. В глубине ущелья показались какие-то всадники. Длинной цепочкой они переезжали ущелье и скрывались за поворотом. Один из них, в красном халате, сидевший на буланой лошади, махнул рукой. Всадники поскакали галопом.
Поняв, что это басмачи, и, опасаясь, как бы они не завернули сюда, Парда спрятался за грудой камней. Теперь, находясь в относительной безопасности, юноша стал размышлять, что ему делать. «Я поспешил и все испортил, — думал он. — Я шалтай-балтай. Я плохой человек…»
Внезапно в гремящий шум потока стали вплетаться посторонние звуки. Где-то стреляли. Парда прислушался. Выстрелы раздавались в горах над самой его головой.
— Андрюшка! — отчаянно вскрикнул юноша, словно Латыпов мог услышать его.
Он вскочил и тут же упал. Каждый выстрел болью отдавался в сердце Парды. Стиснув зубы, он стонал от отчаяния. Он ничем не мог помочь товарищу. Стрельба смолкла. Где-то вверху прокатился глухой
