— Э, нет, Петр Дмитрич! Ошибаетесь. Городок наш исторический. Сам Александр Македонский его основал. Тут бой был. Потом большой курган насыпали. Поэтому и называется Каттакурган… А часть его войска здесь осталась. Слышали, есть такой кишлак, Араб-ханэ называется? Самые арабы живут, нечистые духи… Чего ж вы не пьете?
— Спасибо. Не хочу, — отказался Седов. — Давайте займемся делами.
— Сейчас, Петр Дмитрич. Уж больно вы хороший человек. Хочется с вами поговорить по душе, — сказал Вечкин с блуждающей самодовольной улыбкой, наливая себе полный стакан и одним духом выпивая его. — Так вот, значит, самые арабы живут, — повторил он.
— Любопытно. А я и не знал…
— А мало ли чего мы не знаем, Петр Дмитрич, — подливая в стакан, покровительственным тоном сказал Вечкин. — Вот, скажем, знаем ли мы, как наша жизнь дальше повернется? Не знаем. А хотелось бы знать, когда все это кончится.
Седов, насторожившись, взглянул на него.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил он пытливо.
Вечкин не ответил, отломил кусок халвы и, пережевывая, посмотрел на Седова маленькими зелеными глазками.
— Вы из каких будете, Петр Дмитрич? — спросил он, прищурившись.
— Я? Рабочий. Народный учитель, — ответил Седов.
— Так… Значит, жили неплохо.
— Да как вам сказать? Ничего…
Вечкин прыснул со смеху. Седов с удивлением взглянул на него и тут только заметил, что верхняя губа Вечкина коротка и из-под нее виднеются кривые, как расшатанный частокол, длинные желтые зубы.
— Жили! — захохотал Вечкин. — А теперь — как это? Существуете?.. Эх, Петр Дмитрич, милая вы душа, я же вас вот как понимаю. Вы же свой, торговый человек, — с пьяной откровенностью заговорил он. — А как вы думаете, кто я такой есть? — Он поднял указательный палец и, словно кому-то грозя, продолжал: — Да я в Москве собственное дело имел! Хозяином был!.. Вы Москву знаете?.. Ну вот. Может, помните у Никитских ворот большой магазин «Василий Семенович Вечкин»? Эх, Петр Дмитрич! — Он долил стакан и выпил. — Так вот я и говорю, какая у меня жизнь была: чего пожелаешь! Со всеми знаменитыми купцами знакомство имел. Сам Прасолов со мной за ручку здоровался. А бывало, сибирские купцы приедут, так я для них первый человек. Без меня ни шагу. А почему? Да потому, что я всю Москву насчет женского звания вот как знал! Все лучшие такие девицы были у меня на учете…
Седов нетерпеливо покашлял. «Экая мерзость!»— подумал он, помрачнев.
— Сейчас, сейчас, Петр Дмитрич, дайте докончить, — попросил Вечкин. — Да, сибирские купцы. А кто такой сибирский купец, понимать надо. Он едет в Москву, две тысячи в бумажник кладет да еще на всякий случай сто тысяч за пазуху!.. Так вот мы, значит, компанией на лихачах по Москве… А порядок был такой. Как купцы приедут, так первое дело к Мартьянычу завтракать. Это на Красной площади, в Теплых рядах, ресторан внизу был, — пояснил Вечкин. — Ну, там бутылочку на двоих, пару яичек, чайку, чтоб с утра быть трезвым. Да. Потом на биржу. Там до трех часов дня… Хорошо-с. Ну, а дальше, независимо от результатов, на Театральную площадь к Тестову обедать. Вот где кормили! Блины на горячих сковородках подавали. А закуска! — Вечкин схватился за голову. — Все охотнорядские купцы посылали Тестову самое лучшее. От Тестова ехали к «Яру» на Петербургское шоссе. Туда обязательно с девицами. Это уж по моей части, хе-хе… я обеспечивал, да. У «Яра» самое веселье. Цыганский хор… Кончаю, кончаю, Петр Дмитрич, — быстро проговорил он, заметив, что Седов нахмурился и задвигался на стуле. — Ну так вот, — продолжал он. — В «Яре» гуляли всю ночь, а под утро ехали в «Мавританию» отрезвляться. Там, хочешь не хочешь, опять же блины и всякие прохладительные напитки. Из «Мавритании» домой — передохнуть, освежиться, ванну принять, и снова к Мартьянычу. Такая карусель продолжалась несколько дней, а уж потом занимались делами… Ну, а по части разных там художеств, так это больше в «Праге»— на Арбате ресторан. — Вечкин усмехнулся. — Вот, помню случай. Аккурат двенадцатого января, в Татьянин день. Пристал к нашей компании один присяжный поверенный. Так он напился и морского царя представлял. Нагишом в аквариум к рыбам залез. Что смеху было! Ну, конечно, протокол. Но денежки все покрывали. Сунешь приставу четвертной — и вся штука. Да, жили люди. Если кто чего пожелает, так за деньгами не постоит. А в отношении девиц со мной советовались потому, что я всю Москву вот как знал.
— Довольно! Пакость какая! Противно слушать! — резко сказал Седов, двинув стулом. — Пишите счет. Мне нужно на станцию.
— Хорошо, хорошо, уважаемый, — суетливо заговорил Вечкин. — Вы только не волнуйтесь, пожалуйста. Чего ж тут такого? — Он торопливо вынул бумажник и достал из него чистые бланки счетов. — Так на сколько будем писать, Петр Дмитрич? — спросил он, прищурившись.
— Как на сколько? Разве вы позабыли? — Седов удивленно взглянул на него сквозь очки. — Мы же договорились; на тысячу двести рублей.
— Ну да… Конечно. Правильно говорите, — сказал Вечкин, не глядя на него. — Только, видите ли, Петр Дмитрич, я хотел вам один вопросик задать. — Он заискивающе посмотрел на Седова.
— Ну-ну, говорите.
— Как бы это ладней выразить? Тут, так сказать, дело такое… Человек вы еще молодой. Да. И вам жить надо. Верно я говорю?
— А что вы, собственно, хотите?
— Я это самое и хочу… Смотрите, какой у вас френчик старенький. Вон и заплаточка. — Вечкин замолчал, заерзал на стуле.
— Знаете что, говорите со мной прямо, — твердо сказал Седов. — Я не умею ходить вокруг да около.
— Петр Дмитрич, родной! Я прямо говорю. Я, знаете, такой человек: сказал — и концы в воду. Да. Давайте прибавим сотни три, как говорится, детишкам на Молочишко. Хе-хе! Ведь каждому насекомому жить хочется. И вы не в накладе будете. Поверьте, любя говорю!
— Ах, вот оно что! — Седов побагровел. — Нет, этот фокус не пройдет.
Лицо Вечкина приняло злое выражение.
— Петр Дмитрич, помилуйте! С какой же стати я все эти дни, как часовой, над рабочими стоял, руководил?
— За это вы проценты получаете.
— На проценты не проживешь… Ну, ладно — не по-вашему и не по-моему: накиньте три сотни и пополам. Понимаете? Дело верное. Я отвечаю… Ну, решайте же, Петр Дмитрич. Чего их жалеть, деньги? У большевиков денег много, не обеднеют. Берите любую половину и точка, могила.
У Седова захватило дыхание.
— Позвольте, — задрожал он от кипевшего в нем гнева. — Вы что же это мне… мошенничество предлагаете? По себе меряете?
Вечкин встал, — покачиваясь, приподнялся на носки и повел пальцем перед носом Седова:
— Но-но-но!.. Полууважаемый! Не угрожайте! Не из пугливых. Меня не такие, как вы…
Седов, не дав подрядчику договорить, схватил его за воротник своей огромной рукой и, чувствуя, что в нем просыпается что-то звериное, потащил Вечкина к выходу.
— Пусти! — прохрипел Вечкин.
Петр Дмитриевич ударил в закрытую дверь и сбросил его с крыльца. Подрядчик ворочался, пытался подняться.
Петр Дмитриевич не сразу заметил Маринку, которая в эту минуту подошла к дому.
— Петр Дмитриевич, что с вами? Что это он лежит? — спрашивала она, встревоженно переводя взгляд с Седова на Вечкина.
— Оступился! — резко сказал Седов, не глядя на нее. Он круто повернулся и, хлопнув дверью, ушел в коридор.
Маринка постояла, посмотрела на Вечкина, который, пошатываясь, направился через казарменный плац, и пошла в свою комнату.
«Что случилось?»— думала она, прислушиваясь к быстрым шагам за стеной. Видно было по всему, что ее сосед чем-то очень сильно взволнован. В ее сознании никак не укладывалось, что этот неизменно
