выехав из оврага, с радостным визгом скакали к нему.
— Товарищи! На помощь! Ко мне! — закричал Житов, пытаясь освободиться из-под бьющейся лошади. Но бойцы уже бежали к нему. С вершины холма застрочил пулемет. Басмачи повернули и пустились вскачь по ущелью.
— Житов? Ты как сюда попал? Что случилось? — спрашивал Иван Ильич, помогая ему подняться.
Житов встал.
Тихим прерывистым голосом он стал передавать приказ Лихарева. С каждым словом лицо его все больше бледнело. Он пошатнулся, схватившись за Ивана Ильича.
— Что с тобой? Ты ранен? — спросил Ладыгин, увидев, как на груди Житова расплывалось широкое пятно крови.
Житов ничего не ответил. Он сполз к ногам командира и, откинувшись, вытянулся.
— Посмотри, куда его ранило, — сказал Ладыгин подбежавшему Кузьмичу.
Лекпом присел подле Житова.
— В грудь навылет, — заключил он, закончив осмотр.
— Тяжело?
— Нет. Должен поправиться.
— Ну, смотри, лечи его хорошенько, — сказал Иван Ильич. Он подхватил шашку и стал подниматься на холм, откуда Седов кричал ему что-то.
Сбив Ибрагим-бека, Лихарев, несмотря на то, что в эскадронах начали останавливаться уставшие лошади, уже несколько часов гнал банду на юг по Сурханской долине.
— Гони его, товарищи! Гони Ибрагима! — как всегда весело кричал он бойцам. — Гони, а то какие же мы будем буденновцы, я говорю! Гони и не давай ему передышки!..
Лошади из последних сил скакали тяжелым галопом, хрипло дыша, часто поводя запавшими боками.
— Прошу прощенья, Всеволод Александрович, я думаю, пора бы прекратить преследование, а то всех бойцов растеряем, — предложил Бочкарев. Он оглянулся и показал на далеко растянувшихся всадников.
— Ну, еще немного, — проговорил Лихарев с такиу выражением на запыленном лице, словно просил с большом одолжении. — Вон там передохнем. — Он показал обнаженной шашкой вперед, где среди камышей виднелся кишлак Так-Тугай. — Эх, жаль, кони становятся! Хотелось бы мне его в Амударье искупать!.. Гляди, гляди, какой прыткий! — кивнул он на чернобородого басмача, который сидя на такой же, как его чалма, белой лошади, поспевал всюду и, стреляя из маузера, прикрывал бегущих.
— Мухтар! — крикнул Лихарев, — Давай возьмем этого молодца!
Он сильно ударил шпорами и выпустил в полный мах свою сильную рыжую лошадь. Расстояние между ним и всадником с черной бородой (это был Мустафа-кул-бек) сразу сократилось. Впереди, совсем рядом, показался кишлак.
По свистящему дыханию лошади Лихарев чувствовал, что она отдает последние силы, но белый жеребец курбаши тоже начал сдавать.
Лихарев скакал, не сводя глаз с широкой спины Мустафакула. Он видел толстую, дочерна загорелую шею с жирной складкой посредине и примеривался к удару. Он уже поднял шашку, клонясь на правое стремя, и, конечно, Мустафакулу не красоваться бы больше на белом коне, если б в эту минуту хрипевшая лошадь комбрига не споткнулась и не шарахнулась в сторону. Мустафакул оглянулся, быстро поднял маузер и, прищурившись, выпустил очередь.
— Убили! Комбрига убили! — закричали бойцы, увидев, как Лихарев медленно валится на бок…
Лихарев лежал на спине, широко раскинув руки. Полковой врач Косой, Бочкарев и Алеша сидели подле него. Мухтар с выражением отчаянья на побледневшем лице молча держал лошадей.
К кишлаку шагом подъезжали бойцы, спешивались, разминали затекшие ноги. Некоторые тянули лошадей в поводу. Около юрт разбивали взводные коновязи. Там уже бойко распоряжался Сачков, принявший обязанности старшины эскадрона.
— Но как все же ваше мнение, доктор? Выживет он? — тревожно спрашивал Бочкарев, переводя глаза с Косого на Лихарева.
Врач пожал плечами. На его молодом усатом лице появилось нерешительное выражение.
— Что я могу сказать, товарищ комиссар? — заговорил он. — Такие ранения в нашей обстановке смертельны. Сколько ему лет?
— Двадцать семь.
— Это, конечно, несколько меняет дело — молодой организм. Но ручаться не могу. Очень тяжелые ранения. Ну, нога, положим, срастется. А голова? Надо его в Ташкент направлять, а разве по такой дороге довезешь? В общем, сделаем все возможное, но за исход не ручаюсь.
Вблизи послышались быстрые шаги. К Бочкареву подошел Ладыгин с сообщением, что со стороны Шерабада подходит большая колонна конницы.
— Кто такие? — спросил Косой, с беспокойством взглянув на Иван Ильича.
— Возможно, Рахман-Датхо, — предположил Бочкарев. — У нас были сведения, что он должен соединиться с Ибрагим-беком. Далеко они?
— Нет. Версты полторы. Я занял оборону и выслал разъезд но, по-моему, это не басмачи. Пойдемте посмотрим, товарищ военком, вот с этой горки хорошо видно. — Ладыгин показал на курган, где на длинных, шестах у могилы понуро висели белые лоскутки.
Бочкарев в сопровождении Ладыгина поднялся на курган. Со степи в строгом порядке надвигалась большая колонна. Теперь уже простым глазом были видны загорелые лица бойцов, белые околыши, синие тульи фуражек и короткие хвосты бодро бегущих лошадей.
Бочкарев видел, как высланный с разъездом Вихров подскакал к командиру, ведущему колонну, и, переговорив с ним, послал бойца с донесением.
Боец — Ладыгин узнал в нем Суржикова — подскакал к Бочкареву.
— Разрешите доложить, товарищ военкомбриг, — сказал он, прикладывая руку к козырьку летнего шлема. — Наши идут!
— Кто именно?
— Командующий Восточно-Бухарской группой войск И с ним 10-й усманский полк.
Колонна шагом входила в кишлак. Впереди ехал плотный кряжистый человек средних лет с коротко подстриженными усами на полном красном лице.
Подъехав к расположению отряда буденновцев, он грузно слез с лошади, и тогда стало заметно, что он невелик ростом, но широк в плечах и, видимо, очень силен.
Бочкарев, узнав от Вихрова, что это командующий, подошел к нему и представился.
— Окулич, — густым громким голосом сказал командующий группой, подавая Бочкареву пухлую руку.
— Что у вас здесь происходит? — спросил он, взглянув на комиссара мягкими серыми глазами.
Бочкарев коротко доложил обстановку.
Окулич снял фуражку и вытер платком потный лоб.
— Как же это у вас Лихарева убили? — спросил он.
— Прошу прощения, товарищ командующий, комбриг не убит, а тяжело ранен.
— Позвольте, ваш командир докладывал, что Лихарев убит.
— Мы сначала так думали. Он без сознания.
— А-а! Ну, это хорошо. Замечательный командир. Я знаю его с двадцатого года… У вас есть потери?
— Есть, товарищ командующий.
— А у басмачей?
— Мы их почти сорок верст гнали и рубили. Не считали, товарищ командующий. Не до подсчетов было.
— Гм… — Окулич усмехнулся. — Выходит так: чего их, дьяволов, считать, — пиши больше! Обращаю ваше внимание, товарищ комиссар: нам необходимы достоверные сведения. А то у нас еще есть хвастуны, — проведет небольшой бой, а потом пишет: сто убил, двести ранил.
