нее ручаюсь. Понятно? Верно, за ней пробовал приволочиться Белый.
— А, смазливый! Его у Врангеля взяли вместе с оркестром.
— Он утверждает, что сам перешел.
— Когда другого выхода не было. Ну и что же?
— Его основательно проучили. Да, хорошо проучили. В общем, он теперь за версту обходит Маринку. Неделю обвязанный ходил.
— Побили, значит? А кто?
— Право, не знаю… Так ты что же, всю дорогу с обозом ехал? — спросил Вихров.
— С обозом только один переход. А до самого Мершадэ с дивизионом Туркестанского полка. Малиновые бескозырки, серые кони. Командир у них хороший. Товарищ Куц.
— Куц? Знаю. Он в прошлом году командовал мусульманским отрядом в Западной Бухаре.
— Вот я с ними и доехал. Они проводили обоз через Байсунское ущелье, а потом свернули в горы. Говорили, какие-то базы ищут басмаческие.
— Митя, смотри, — сказал Вихров.
Навстречу им, широко раскинув руки, казалось, не бежала, а летела Маринка.
— Так ты приходи в штаб. Я буду ждать! — крикнул Вихров вслед заспешившему другу.
У мостика через арык он оглянулся.
Маринка и Лопатин, обнявшись, замерли посредине дороги.
Вихров грустно улыбнулся, вздохнул — ему вспомнилась Сашенька — и пошел к штабу полка…
Оказалось, что вместе с обозом прибыло пополнение из пяти человек. Еще в начале лета на полк, как и на другие части, расположенные в Восточной Бухаре, несмотря на усиленную хинизацию, обрушился страшный враг — тропическая малярия. В эскадронах осталось меньше половины здоровых людей. Почти все пулеметчики были больны, и поэтому приходилось часть рядовых бойцов спешно обучать пулеметному делу.
Командир полка Кудряшов был как раз занят вопросом организации пулеметных курсов, когда распаренный от жары дежурный писарь Терешко доложил ему о прибытии пополнения.
— Ну? — обрадовался Кудряшов. — Может быть, пулеметчики? Что ж вы толком не узнали? Позовите их сюда.
Первым вошел худощавый, молодой еще, сутулый человек. На нем был старый, явно не по росту синий пиджак и ярко-зеленые брюки, заправленные в высокие, с загнутыми кверху носками, сбитые сапоги. Пышные огненно-рыжые волосы торчали из-под крепко надвинутой на затылок фуражки какого-то бывшего ведомства. За ним, топоча сапогами, вошли еще четыре человека в полувоенной одежде. Все они молча выстроились шеренгой напротив командира полка.
— Откуда прибыли, товарищи? — спросил Кудряшов.
— Так что разрешите доложить, товарищ комполка, мобилизованные цирковые артисты с Ташкента — бойко доложил стоявший на левом фланге небольшой усатый человек, по виду бывалый солдат.
«Вот тебе и пулеметчики», — подумал Кудряшов. Он встал из-за стола и подошел к прибывшим.
— Вы кто по специальности? — спросил он левофлангового.
— Так что при ковре состоял.
— Как это — при ковре?
— Ну, когда выкатывают его на арену, так я там за главного был.
— Старый солдат?
— Так точно.
— Пулеметчик? — с тайной надеждой спросил Кудряшов.
— Никак нет, рядовой.
— А вы? — спросил Кудряшов следующего.
— Фокусник.
— Гм… Вот повезло… А вы кто же будете?
— Акробат.
— Вы?
— Жонглер.
Кудряшов остановился против обладателя рыжей шевелюры, который с унылым видом смотрел на него.
— А ведь мы с вами где-то встречались. Как ваша фамилия? — спросил Кудряшов.
— Фирсов.
— Фирсов… При штабе Конной служили?
— Нет. Я гражданский.
— Значит, ошибся. Ваша специальность?
— Чревовещатель и звукоподражатель.
— Чему же вы подражаете?
— По-собачьи лаю, петухом пою, курицей кудахчу… Жеребцом еще могу. Да мало ли чего…
— Скажите пожалуйста! — с притворным изумлением произнес Кудряшов. — Бывают же такие таланты. А пулемету подражать можете? — вежливо обратился он к Фирсову.
— Пулемету не выучился, — ответил Фирсов, тряхнув рыжим вихром.
— Та-ак, — протянул Кудряшов со скрытой усмешкой. — А ну, покажите, как это вы по-куриному?
Фирсов мгновенно преобразился, нахохлился и закудахтал, быстро взмахивая сложенными в локтях руками.
Кудряшов закатился оглушительным хохотом.
— Ух ты, черт! Ну и здорово это у вас получается! Прямо в курятник попал! Честное слово, — говорил он, вытирая платком проступившие слезы. — Да, конечно, цирк дело хорошее. Но здесь, товарищи, фронт, а не гастрольное представление. А? Правильно я говорю?
— Так точно, — сказал бывалый солдат.
— И дармоедов мне не надо, — продолжал Кудряшов. — Придется вам, друзья, идти на конюшню лошадей чистить. Старшийа научит.
В кабинет вошел Федин, который до этого стоял за дверью и слышал весь разговор.
— Тебе больше не нужны эти товарищи? — спросил он Кудряшова.
— Нет. Только я еще не распределил их по эскадронам.
— Может быть, после распределим? — предложил Федин, значительно посмотрев на командира полка.
— Хорошо, — согласился Кудряшов. — Идите, товарищи, побудьте пока у дежурного. Я распоряжусь.
— Михаил, я хочу поговорить с тобой серьезно, — сказал Федин, когда они остались одни.
Кудряшов настороженно посмотрел на него.
— Ну, ну, говори, Андрей Трофимович, — сказал он, присаживаясь.
— Зачем ты смеешься над людьми?
— Как это смеюсь?
— Ну вот, заставлял курой кудахтать.
— Так это же его специальность.
— Здесь это неуместно. Нехорошо! Ой, нехорошо, Михаил! Похоже на издевательство.
— Ну, Андрей Трофимович, помилуй! Какое же тут издевательство?
— Не спорь, Михаил. Ты виноват. Потом сам поймешь. А этих людей мы используем. Короче говоря, направим их в полковой клуб.
— А лошадей кто будет чистить?
— Они нужнее в клубе… Выслушай меня спокойно.
Федин взял стул и сел, как бы готовясь к долгому разговору.
— Ты знаешь, у нас не все благополучно с питанием. Второй год люди едят однообразную пищу. Овощей здесь нет почти никаких. Так? Вода часто горькая. Жарища. Малярия. Газеты получаем на второй, — третий месяц. Короче говоря, положение очень тяжелое.
— К чему ты это все говоришь?
