пятнадцать пристально смотрел на меня, беззвучно шевеля губами, а потом лицо его вдруг приняло осмысленное выражение и он пробормотал:
— Аааа… да-да, конечно! — Встав со своего места, он шмыгнул носом и вежливо сказал: — Пожалуйста. Я к вашим услугам, присаживайтесь.
Честно скажу, что я был потрясен. Представляете! Я жду, что меня пошлют или посмеются, а тут вдруг такой прием, так все уважительно и спокойно… О! Я намотал это на ус.
К обеду я вполне сносно чувствовал себя в обращении с японской техникой. Остаток дня провел у себя в кабинете, наедине со своей айбиэмкой.
На следующий день я позвонил Максу по телефону и попросил, если есть такая возможность, дать мне на какое-то время дискету с информацией о структуре фирмы и основных направлениях ее деятельности. Макс тут же притащил мне дискету и сказал, что я могу оставить ее себе. Я и это намотал на ус. И принялся изучать информацию. Это занятие увлекло меня. Так что я, можно сказать, не заметил, как пролетело время до пятницы.
А в пятницу, во второй половине дня, я совершил, поддавшись необузданному порыву, ужасный проступок, который, по моему разумению, ни один начальник не простил бы даже лучшему своему работнику, не то что такому, как я.
Короче, я шарахнул секретаршу Дона. Думаю, вы представляете себе, кем для начальника является секретарша, если только она не засушенная вобла с универсальной памятью и ярко выраженными аналитическими способностями.
Секретарша Дона, Мила, была просто лапочка.
По зимнему времени в офисе здорово топили, и я нарочно оставлял открытой дверь своего кабинета, чтобы полюбоваться, как она ходит туда-сюда в своей ажурной кофточке, состоящей преимущественно из черного кружева, сквозь которое виднелся лифчик, чудом не лопавшийся от упрого выпирающего содержимого, и мини-юбке с разрезом, которая при вхождении аккуратной попы в контакт с жестким стулом за письменным столом задиралась так, что аж слезы на глаза наворачивались. Но это еще не все.
Она ходила по офису без чулок!!!
О-о-о!
Да, совсем без чулок ходила, демонстрируя великолепную бархатистую кожу нежно-персикового цвета — остатки летнего загара.
Мне с первого дня показалось, что я ей понравился. Но с дамами у меня очень туго. Трудно заставить себя подойти, как это делают многие парни, и этак развязно предложить куда-нибудь вместе прошвырнуться. А вдруг последует отказ? Я же умру от стыда!
Кроме того, как я полагал, секретарша — собственность шефа. Поэтому мне оставалось делать вид, что совершенно не интересуюсь Милкой. Однако не забывал каждое утро класть на ее стол шоколадку и при этом сухо осведомляться о делах и здоровье.
Так вот, в пятницу все прошло наперекосяк. Во второй половине дня, бездельничая у себя в кабинете, я прикидывал, как бы мне провести уик-энд. Наблюдал по обыкновению за секс-чудом без чулок и вдруг почувствовал, что умру, если сейчас же ее не трахну.
Это было как приступ. Я вспомнил, что уже давно не имел счастья обладать женщиной: в период запоя было не до того, а последнюю неделю, образно выражаясь, ловил отходняк. Да, были порывы, но довольно слабые, и они быстро гасились различными обстоятельствами.
И вот надо же! Пять дней во мне формировалось желание, порожденное близким присутствием Милки, и теперь приперло так, что все остальное исчезло и все мои чувства и стремления сконцентрировались в месте умопомрачительного изгиба бедра, обтянутого черной шелковой юбкой.
Когда к Дону вломился последний томившийся в приемной посетитель, Милка оттащила им кофе. Я расслышал, как шеф громко сказал ей, стоящей уже в дверях, что его нельзя будет беспокоить в течение получаса.
До меня это мгновенно дошло. Я поспешно вышел в приемную, перевесил наружу табличку с надписью «Совещание» и запер изнутри дверь.
Я обернулся, втянул голову в плечи. Больше всего в тот момент боялся, что Милка будет наблюдать за моими странными действиями и тогда я не смогу преодолеть восемь шагов от двери до ее желанного тела. Но она уже уселась за стол и начала писать, мурлыкая что-то и откидывая непослушную прядь мягких волос, спадавшую на глаза.
У меня никогда так не стучало сердце. Казалось, что оно вот-вот проломит грудь и вывалится. Анализируя позднее свое поведение, и вынужден был признать, что утверждение моего бывшего ротного «если х…й в голове, то медицина бессильна» очень справедливо.
Дальнейшее запечатлелось расплывчато. Был как в горячечном бреду. Помню отчетливо только изумленные глаза, когда я вытащил ее из-за стола и, не говоря ни слова, сгреб в охапку и залепил поцелуем сахарные уста. О, Господи, что это был за поцелуй! Я за 20 секунд высосал из нее всю жизненную силу и чуть не задушил в объятиях.
Когда я приостановился, чтобы передохнуть, она начала хватать ртом воздух, как будто вынырнула с большой глубины. Я повалил ее тут же, у стола. Она начала извиваться и, боясь, как бы не услышал и не вышел шеф, отчаянно кричала шепотом:
— Прекрати! Прекрати! Что ты делаешь!.. — И еще что-то в таком духе.
Не обращая на это никакого внимания, я опять присосался к ее губам и, постанывая от переполнявшего меня желания, быстро совершил трясущимися руками все необходимые манипуляции — задрал юбку, стащил трусики и, несмотря на отчаянное сопротивление, раздвинул ноги. После этого, поборовшись еще секунд пятнадцать, я буквально втер ее в ковер и стал активно двигаться, с огромным трудом подавляя рвущийся наружу вопль сладострастия.
В ходе скоротечного коитуса мы оба смотрели на дверь кабинета Дона. Мысль о том, что в любую секунду может появиться шеф, очевидно, приводила Милку в отчаяние, а для меня это обстоятельство было острой приправой к происходящему.
Было просто потрясающе! Но очень скоро кончилось. А потом — все как обычно в таких случаях: неловкое вставание с колен, смущенное отведение взгляда, неловкое же натягивание и застегивание штанов. И так далее…
Когда Милка немного привела себя в порядок, я взял ее руку и попытался запечатлеть на ладошке поцелуй, но она резко отстранилась и очень тихо, ненавидяще сказала:
— Ты просто животное. Самое настоящее животное! Ты даже ни разу не сказал, что я тебе нравлюсь. И сразу вот так…
По истечении установленного срока Дон спровадил своего последнего посетителя, и, задержавшись в приемной, очень внимательно посмотрел на Милку. чТо-то ему явно не понравилось.
Затем он так же внимательно посмотрел на меня. Я притаился за столом в своем кабинете и через приоткрытую дверь наблюдал за дальнейшим развитием событий. Посмотрев на меня, Дон опять перевел взгляд на Милку и наконец, хмыкнув, бросил мне:
— Зайди.
Едва переступив порог кабинета, я встретился с шефом глазами и по каким-то едва уловимым флюидам, исходившим от него, понял, что Дон знает о том, что произошло в приемной. Впоследствии я приноровился к его почти сверхъестественной проницательности, но в тот раз, помнится, мне стало не по себе.
— Ты знаешь, что нормальные люди не пакостят там, где живут?
Я согласно кивнул два раза: комплекс вины подсказывал, что покорность — единственно правильный вариант поведения в данной ситуации.
— Хм… Покорно соглашаешься. Подтверждаешь тем самым, что виноват. — Дон поднялся из-за стола и потянулся, наблюдая за моей реакцией.
— Я согласен на увольнение. Не оправдал доверия, нанес страшный удар в спину…
Дон прервал длинный выдох и застыл с заведенными за голову руками, уставившись на меня. В течение трех последующих секунд выражение его галз менялось от удивленно-сосредоточенного до насмешливо-презнательного и остановилось на внимательно-озабоченном, четко отразив ко всему прочему беспокойство по поводу моих умственных способностей.
