номисм, врач — 60, ремесленник — 40, не обученный ремеслу — 20–30, ребенок 10. Иноплеменные подданные василевса нередко сами продавались в рабство или продавали детей.
В XI в. численность рабов резко сократилась. Их труд становился нерентабельным и почти не использовался в сельском хозяйстве. Много их оставалось в качестве слуг и дворовых холопов в домах знати. Гораздо более характерны для XI–XII вв. известия не о приобретении, а об освобождении рабов, что поддерживали и церковь и государство. Церковь обретала новых полноправных прихожан, а государство обретало новых подданных — налогоплательщиков и воинов. Однако акт освобождения должен был быть следствием доброй воли господина. Церковный писатель IX в. Петр Сицилиец писал, что он не хулит человека за его рабскую долю, ибо рабство не позорно (все — 'рабы божьи'), а хулит за то, что раб вредит господину и убегает от него.
Наиболее часто рабов отпускали по завещанию. Нередко их при этом наделяли движимым и недвижимым имуществом и устраивали их личные судьбы. Закон поощрял мягкость в обращении с рабами. Однако участь их была весьма различной. Были среди них любимчики и советчики, рабы — воспитатели детей, няньки и дядьки, рабыни-наложницы. Рабы, соратники или оруженосцы, сопровождали аристократов в походах. Смерть любимого раба может сокрушить сердце скорбью, говорил Кекавмен, полководец XI в., написавший поучение детям. Однако доля большинства рабов была тяжкой и позорной. Случаи самоубийства среди рабов происходили нередко: иной рабыне, разбившей вазу, смерть казалась менее страшной, чем гнев хозяина или хозяйки. Рабы мечтали о том, чтобы стать зависимыми крестьянами париками.
Как во всякой стране старой цивилизации, в Византии имелся широкий слой людей умственного труда. В основном это были служащие государственных и церковных учреждений. Представители свободных профессий, т. е. собственно византийская интеллигенция, составляли меньшинство.
Молодой человек, выучившийся на грамматика или нотария, т. е. на писца правительственной канцелярии, если он не имел сильного покровителя, начинал карьеру с низших ступеней (для высших чинов зачастую оказывалась необязательной и элементарная грамотность), медленно поднимаясь вверх в соответствии с табелью о рангах. Можно было до старости прослужить на низших постах, в вечном страхе за место, унижаясь перед невежественным начальником. Кекавмен советовал: когда начальник, бездарь и невежда, допускает ошибки, то первейший долг подчиненного — держать язык за зубами, иначе несдобровать.[5] Если чиновнику покровительствовали крупные сановные лица или сам василевс, то тот быстро шел в гору, безнаказанно манкировал своими обязанностями, отлучался из канцелярии куда хотел и когда хотел, так как, получив чины и титулы, он приобщался к кругу сановной знати, главной обязанностью которой в столице было лишь парадное представительство да участие в торжественных церемониях.
Для достижения карьеры требовались не столько деловые качества, сколько ловкость и догадливая верность начальству как в законном, так и незаконном деле. Сознание безнаказанности росло пропорционально успехам по службе. Беззакония и произвол сановника могли возмущать весь город. Но никто не решался намекнуть на это василевсу; подобострастные улыбки недавних хулителей неизменно встречали сановника на приемах.
Начальник столичной тюрьмы при Алексее III Ангеле Лагос, договорившись с ворами, выпускал их ночами на разбой и получал определенную долю добычи. Когда Лагос незаконно арестовал одного состоятельного ремесленника, сотоварищи арестованного по ремеслу подняли бунт, поддержанный беднотой столицы. Высшего чиновника столицы — эпарха — с его отрядом забросали камнями, тюрьмы были разгромлены, заключенные выпущены, храмы разграблены. Был брошен клич о свержении василевса. Но к вечеру вызванные войска подавили мятеж. А виновник беспорядков Лагос? Он приступил к размещению по камерам новых заключенных бунтовщиков.
Среднее и высшее чиновничество жило не столько на жалованье, сколько на взятки и хищения. Неистребимый порок бюрократической машины империи взяточничество — был почти легализован. Кроме того, именно высшие и средние чиновники получали от василевсов дары, привилегии, откупа и т. п.
Зажиточной частью образованного люда столицы, помимо чиновничества правительственных ведомств, были также тавуллярии, члены привилегированной корпорации нотариев-адвокатов. Столица имела 24 нотария, но в корпорацию на положении 'младших членов' входили преподаватели и учителя права, а также писцы тавулляриев (каждому из них разрешалось держать по одному писцу), не принимавшие участия в голосовании на общих собраниях корпорации. Писец, сделавший что-либо помимо воли тавуллярия, изгонялся из корпорации с документом, навсегда закрывавшим ослушнику дорогу обратно. При вступлении в корпорацию кандидат в тавуллярии подвергался экзамену, представлял рекомендации, делал взнос (30 номисм) эпарху и платил несколько номисм главе корпорации и ее членам. Имелись в столице и адвокаты, не входившие в корпорацию и жившие зачастую случайным заработком.
У Царского портика в центре города находились книжные лавки, где по вечерам по старой традиций нередко встречались библиофилы и философы. Здесь они порой вели публичные диспуты, а безработные адвокаты в присутствии подвернувшегося клиента репетировали свои речи. Некогда сюда устремлялись и риторы, преподаватели, учащаяся в столице молодежь, а также всякого рода шарлатаны от науки, знахари и астрологи. Однако такие «ученые» собрания устраивались все реже, и мы не имеем о них достоверных сведений с IX столетия. Собственно византийская интеллигенция до конца XII в. не устраивала специальных встреч. Она была разобщена глухими социальными перегородками.
Очень мало известно о положении архитекторов, художников, мозаичистов, убедительные свидетельства высокого искусства которых сохранило время. Есть все основания полагать, что их причисляли к разряду ремесленников.
*
Полушутя, полусерьезно византийские книжники завидовали чаще всего лавочникам — торговцам столицы, так как, если не служба, то только торговля гарантировала не имевшего хозяйства человека от опасности остаться без обола (фолла) ко времени обеда.
Торговля главными видами товаров в городе (хлебом, мясом, шелком, льном, обувью, скотом, рыбой) была организована по соответствующим корпорациям и строго контролировалась властями. Не случайно поэтому и лавки членов корпораций располагались поквартально, сплошными рядами. Только лавчонки пантаполов-салдамариев, торговцев хлебом, снедью и мелким товаром всякого рода, да лавки овощников и торговцев фруктами были во множестве разбросаны по всему городу. Впрочем, рачительные столичные хозяйки не ленились покупать зелень вне города, в пригородах, где она стоила дешевле.
В лавках солидных хозяев у входа выставлялся рекламируемый товар, фрукты лучшего качества укладывались на витрине в стеклянные вазы. Хлебные ряды располагались у Милия (триумфальные ворота в центре, у начала Месы). Здесь же находились овощные и торговые ряды. Пекарь был одновременно и мукомолом, а продавали готовый хлеб его жена или другие члены семьи. Государство особенно строго следило за торговлей хлебом, от цен на который зависели цены на все прочие продукты. Булочников даже освобождали от выполнения государственных повинностей. Последствия недорода, всегда весьма чувствительные для горожан, почти не отражались на булочниках: они должны были не повышать или понижать цены на хлеб в зависимости от цен на зерно, купленное ими, а менять формы, в которых выпекался хлеб. Если зерно дорожало, булочник уменьшал размеры каравая, но продавал его по старой цене. Однако какую из форм должен был употреблять булочник, определяли чуть ли не каждый день эпарх и его помощники. Поэтому во время голода спекулировали не печеным хлебом, а зерном, и даже высшие сановники не гнушались иногда махинациями такого рода.
Константинополь снабжали зерном главным образом Причерноморье (прибрежные азиатские провинции), Киликия (оттуда везли зерно и на острова), Фессалия. В 987 г., взяв Авидос, мятежный Варда Фока надеялся, что, задерживая суда с зерном, плывшие в столицу, он принудит ее к добровольной сдаче. В первой трети XI в. зерно для Константинополя закупали порой в Греции, полвека спустя — во Фракии. В Херсон зерно везли также с южного берега Черного моря, в Фессалонику — из Македонии, а иногда — и с Сицилии.
В 70-х годах XI в. государство предприняло попытку ввести монополию на торговлю зерном: крестьян Фракии (в источниках говорится только об этой провинции) силой принуждали продавать хлеб по низким ценам и лишь государству. Затем это зерно казна втридорога продавала горожанам.[6] Однако такой порядок вызвал всеобщее возмущение и продержался недолго. Тем не
