крошечную каморку в недорогом, но приличном на вид постоялом дворе с многозначительным названием «Ветры странствий». К каморке прилагалась переносная печурка, несколько тарелок и чугунная сковорода. Обстановка состояла из откидной койки, табурета и трехногого стола, служившего прибежищем для целого выводка муравьев.
«Это ненадолго, — успокаивал сам себя Хёльв. — Найду хорошую работу — сразу съеду».
Однако работа не находилась. Хозяева контор, лавок и трактиров с подозрением смотрели на незнакомого юношу, у которого не было ни рекомендательных писем, ни влиятельных знакомых. Его вежливо спроваживали, обещая дать знать в случае, если подходящее место появится. Шли дни, и кошелек, полученный от Финика, становился все легче.
— Что, милок, маешься? — с деланным сочувствием вопрошала Хёльва владелица «Ветров» — сухонькая усатая старушка.
— Не берут никуда, — жаловался он.
— И не возьмут, милок, не возьмут! — радовалась старушка. — Кому ты нужен — хилый такой?
— Я не хилый!
— Тогда в вышибалы подавайся.
— Да меня сразу по стенке размажут, — безнадежно возражал юноша.
— Ну вот. А говоришь, что не хилый.
Подобные разговоры у них повторялись почти каждый день.
— Я грамотный зато. Почерк у меня красивый, сочиняю складно.
— Ой, сочинитель нашелся. Грамотой, милок, сыт не будешь.
Хёльв только вздыхал. Спорить с вредной бабкой ему не хотелось, и он старался поскорее ретироваться в свои апартаменты. Обычно она не обращала внимания на его исчезновение, возвращаясь к бесконечному вязанию, но однажды уже на лестнице его настиг дребезжащий окрик:
— Милок! А ты посуду мыть умеешь? Юноша замер:
— Умею…
— Вот и славненько. Иди тогда на кухню — там сыночек мой, Налун, за главного повара. Будешь у него на подхвате. Покажешь себя расторопным работником — поговорим о жалованье.
— Спасибо, бабушка! Не подведу! Старушка недовольно нахмурилась:
— Какая я тебе бабушка, подзаборник? Иди уж, горшки ждут.
Кухонная компания встретила Хёльва со скрытым неудовольствием: а ну как придется делиться и без того скудным заработком? Один только Налун — обрюзгший, немолодой уже мужчина — отнесся к юноше прямо-таки с нежностью.
— Хороший мальчик, — ворковал он. — Красавчик! Слушайся меня во всем — и горя знать не будешь.
Поварихи дружно прыснули:
— Не забывай подрумяниться!
— Волосики-то позанятнее уложи. Могу маслице ароматическое одолжить.
— И помаду!
А узкие штанишки у тебя есть? Лоснящееся лицо Налуна приобрело опасный бордовый оттенок.
— Дуры! За работу, живо! Всех повыгоняю! Он перевел дух и снова обратился к Хёльву:
— Иди, милый. Вымоешь посуду — беги ко мне. Дам тебе новое задание.
Поначалу работа на кухне показалась Хёльву легкой и приятной. Он ловко и быстро мыл тарелки, чистил горшки, бегал по мелким поручениям, помогал таскать провизию с базара. Кормили его обильно и вкусно, сверх меры трудами не загружали. Одно было плохо: с каждым днем голос Налуна становился все более ласковым, а взгляд — все более масленым.
— Ты у меня самый старательный, — говорил он, поглаживая юношу по щеке. — Проворный, словно белочка. И кожа такая нежная…
Хёльв краснел, как пион, и старался поскорее вернуться к раковине. Но и там его не оставляли в покое. Налун подкрадывался сзади, обнимал за плечи и шептал на ушко:
— У тебя сильные руки. Тонкие пальцы, и никаких мозолей на ладонях. Ах, ты просто чудесен!
Хёльв натянуто улыбался и незаметно отодвигался в сторону. Иногда его настигал игривый шлепок.
На улицах было уже бело. Снег шел почти непрерывно то крупный, мягкий, то мелкий и колючий. Становилось все холоднее — зима вступала в свои права.
Был морозный темный вечер, когда Налун, вдохновленный безропотностью жертвы, перешел к более активным действиям. Хёльв безмятежно дремал в своей каморке, как вдруг сквозь сон ему послышался скрип двери. Он осторожно приоткрыл один глаз и обомлел. Прямо перед ним стоял его патрон, облаченный в кокетливую ночную рубашку с рюшечками и кружавчиками. Полупрозрачная ткань не скрывала ни колышущихся рыхлых телес, ни напрягшегося полового органа.
— Любовь моя, — хрипло пролепетал Налун. — Приди в объятия.
Откинув в сторону одеяло, Хёльв резво соскочил с кровати и бросился в сторону:
Прошу вас, оставьте меня. Я… я не хочу.
— Ты очарователен в своей невинности. Не волнуйся, тебе понравится. Неужели такой большой мальчик не хочет потерять девственность?
Хёльва аж передернуло.
— Хочет. Но не так.
— Уверяю тебя, ты не пожалеешь…
Одним стремительным движением Налун придвинулся к юноше и попытался впиться ему в губы. Тут Хёльва прорвало. Рыча от ярости, он сгреб Налуна за грудки, с размаху впечатал в стену и начал методично избивать. Неудачливый соблазнитель, ошеломленный таким натиском, истошно вопил, даже не пытаясь сопротивляться.
— С-скотина, — сосредоточенно бормотал Хёльв, пиная его под ребра. — Жирная тварь. Я тебе п- покажу девственность. Я тебе п-покажу м-мальчика.
— А-а-а! Спасите, не надо, не надо! — захлебывался криком Налун. Ему было не столько больно, сколько обидно и страшно.
Надо, надо. Любовничек хренов.
— Мама!
— Сынок! Держись! — неожиданно раздалось откуда-то снизу.
Дверь распахнулась, и в комнату влетела помятая со сна старушка-хозяйка с распущенными немытыми волосами. За ней следовал здоровенный клыкастый орк в просторных шароварах и кожаной тужурке — ночной сторож.
— Мерзкий волчонок! — взвизгнула старушка, набрасываясь на Хёльва с кулаками. — Как ты посмел обидеть моего дорогого мальчика?! Мы тебя пригрели, кормили, поили! Такова твоя благодарность?!
— За жилье я платил исправно, — дернул щекой Хёльв, — а вот вы мне ни монеты не дали за работу на кухне.
— Да как ты смеешь? Вымогаешь? Эй ты, — хозяйка кивнула орку, — выставь его на улицу.
Орк хмуро мотнул головой, легко забросил Хёльва на плечо и, полностью игнорируя его сопротивление, выкинул из окна прямо в сугроб. Сверху на юношу упал его мешок с вещами.
— Чтобы духу твоего здесь не было! — надрывалась старуха, — Страже сдам ворюгу!
— Мама, он мне все отшиб!
— Не плачь, деточка, сейчас мы тебе компресс сделаем…
Окно с грохотом захлопнулось, и Хёльв остался в полном одиночестве.
— Ну и дела, — мрачно сказал он сам себе и потянулся к мешку. Ни лук, ни любимая флейта, ни фляга из толстого стекла — подарок сестры — от падения не пострадали. Зато исчез Фиников кошелек с остатками денег.
Натянув на себя сапоги и старенький штопаный плащ, Хёльв прислонился к стене и тоскливо застонал.
