Слова падали медленно, словно первые крупные капли дождя. В них не было видимого смысла, но Хёльву вдруг сделалось настолько жутко, что он согласился бы навеки оглохнуть, лишь бы не слышать их. Что-то ледяное поползло по его жилам, подбираясь к сердцу.
— Иггер, иггер. Ортус ратус… — Ритм усиливался, нарастал, пугая все больше. — Ратус ортус. Вепремана ыгана, вепремана ыгана.
Завертелся невидимый смерч, и в голове у Хёльва столкнулись лед с пламенем.
— Дерис сатта Ристаг, — успел услышать он, прежде чем смерч окончательно поглотил его.
Триста лет назад тайная комната позади библиотеки выглядела точь-в-точь как сейчас. Столы были все так же завалены, все так же томились в кадках худосочные растения. Все так же пахло слежавшейся бумагой.
— Это очень просто, — горячо шептала Мария Велерская, перебирая короткие стеклянные четки. — Сперва надо отвлечь Ристага. В его распоряжении находятся титанические силы, но, к счастью, он пока не всеведущ и не вездесущ.
— Отвлечь Ристага? — удивился Рубелиан. — Владыку мира мертвых? Чем же его можно отвлечь?
— Да подумай сам! — Мария нетерпеливо притопнула ногой. — Войной! Наш мир не столь велик и не столь густонаселен, большие сражения, в ходе которых умирают десятки людей, — редкость.
— И Ристаг непременно будет наблюдать?
— Какой-то частью своего сознания. Мы должны этим воспользоваться, и мы этим воспользуемся. В конце концов, мы ничем не рискуем.
Барон дергал себя за ус, пристально глядя на жену.
— Для чего нам этот мусор? — Он брезгливо приподнял за крылышко засушенного жука.
— Не мусор, а ингредиенты. Первая часть заклинания создает маскирующий шит. Вторая — имитирует последнее дыхание умирающего. Третья — производит подмену и возврат. Со стороны Ристага все выглядит так, будто смертельно больного человека внезапно вылечили, и душа вернулась в тело. Я не хочу вдаваться в ненужные подробности. — Она подошла к Рубелиану и обняла его. — По сути, у нас есть всего одна проблема. Тело.
— Тело? — удивился он.
— Ты не сможешь вселиться куда попало.
— Так…
— Формулу должен произнести близкий, кровный родственник. Без принуждения и давления.
— Так…
— Тогда ты сможешь занять его тело, Рубелиан недоуменно посмотрел на Марию.
— Но у меня нет кровных родственников. Ни братьев, ни сестер, ни… — Он замолчал, и в его взгляде мелькнуло понимание.
Мария тоже молчала.
— Это жестоко, — наконец проговорил барон. Мария ждала.
Он подошел к креслу-ловушке, осторожно коснулся подлокотников, повертел в руках толстую амбарную книгу, исписанную прыгающим почерком его баронессы. На лице Рубелиана не отражалось ничего.
— Попроси кормилицу привести сюда Микена, — спокойно сказал он.
С дозорной башни Крякшиного форта самарагдекое войско казалось игрушечным. Копошились возле костров фигурки солдат, звенело оружие, ржали неразличимые в темноте кони.
«Вам предоставляется последняя возможность достойно сдаться и перейти на сторону Соатана Седьмого, Добронравного и Могучего, — читал Антор. — Поднимите белый флаг и..
Он смял послание и выбросил его в бойницу.
— Перо и бумагу! — приказал он.
Когда требуемое было доставлено, он подышал на озябшие пальцы и широко вывел на листе два коротких слова. Топтавшийся рядом лучник облизнул потрескавшиеся губы.
— Ух. Прям туда?
— А куда ж еще. Запускай.
Через минуту послание, прикрепленное к горящей стреле, воткнулось в землю возле шатра Самодержца. Спустя полчаса затрубил рог и к стенам форта устремилось живое море атакующих.
Первые осадные лестницы были тут же сброшены, на головы самарагдцам полилась кипящая смола, полетели бутылки с зажигательной смесью.
— Лапами! Не! Лезть! — вопил Борода. — Сейчас я вам коготочки-то пообстригу!
Он стоял на стене и, прикрываясь щитом, рубил чересчур ретивые руки, цепляющиеся за гребень.
— Лучники — на ворота! — командовал Антор. — Не дайте им пустить в ход таран!
— Катапульту тянут!
— Раздолбать катапульту!
— Раздолбаешь ее, как же…
— Жуба, сперва подпалилками в нее, а потом постарайтесь поджечь болтами.
— Так кончились подпалилки!
— Тогда банками со спиртом, который для растирания и согрева. Живее, шевелись, шевелись! кричал Аытор.
Жуба оскалился:
— Какой перевод продукта, прости нас всех матерь Амиа! Хорош молиться, действуй давай…
Если бы кто-нибудь из сражающихся поднял голову к ночному небу, он бы увидел, что прямо над крепостью повисло густое черное облако, похожее на гигантский глаз. Оно то опускалось чуть ниже, то поднималось, то перелетало из стороны в сторону, словно для того, чтобы лучше рассмотреть происходящее. Странное это было облако. Странное и пугающее. Но воюющим некогда было глазеть по сторонам, и наблюдающее око так и удалилось восвояси никем не замеченное.
Под утро битва закончилась. Форт остался за Брасьером и, изрядно потрепанные, обе стороны сошлись на недельном перемирии.
Очнулся Хёльв от невыносимой головной боли. Ломило затылок, в висках стучало и кололо, словно после многодневной гулянки. Он осторожно открыл левый глаз и убедился в том, что по-прежнему прикован к креслу. Вокруг было тихо, только из угла, где лежал эльф, доносилось еле слышное постанывание.
«Жив! — с изумлением и радостью подумал Хёльв. Лэррен жив! А я сам?»
Он прислушался к себе и не заметил ничего необычного. Душа — или то, что он привык считать своей душой, — была на месте и, судя по всему, не претерпела никаких изменений.
— Во имя складчатой задницы Амны, — раздалось откуда-то снизу, — будь трижды проклят тот осел, который положил сюда эту трубку.
Потирая ушибленный лоб, с пола поднялась Амель. Выглядела она довольно дико: волосы были растрепаны, подол платья разорван почти во всю длину, на руках — ссадины. Но не это поразило Хёльва. С нежных уст баронессы срывалась такая грубая базарная брань, какой он не слышал даже в самые горячие часы на кухне «Ветров странствий».
— Надо же! Клянусь личным знакомством с Ристагом! Я теперь женщина!!
Помещение потряс громкий хохот:
— А это что у нас тут такое привязанное? Новый колдун? Несостоявшаяся жертва?
Амель подошла к Хёльву и, осмотрев путы, нажала на маленький рычажок под сиденьем. Металлические обручи сухо щелкнули и раскрылись.
— Вы — не Амель, — уверенно сказал Хёльв, вынимая изо рта кляп.
— Конечно. Триста лет назад я был известен под именем генерала Рубелиана.
— Боже. Но как…
— Как! Эта ваша Амель, должно быть, была очередной правительницей Брасьера?
