раздражала. Грубая ткань немилосердно царапала кожу, веревочный пояс врезался в бока. Все его большое, мягкое тело протестовало против такого скверного обращения. Баулик поднял глаза к потолку, и перед его взором тут же возникла широкая кровать с чистыми простынями, десятком перин и подушек.
— И покорно все сущее Его власти…
Призывно покачиваясь, кровать развернулась и придвинулась чуть ближе, От нее веяло лавандой.
— И каждая птаха малая, и былинка перелетная, и каждый цве… цве… — Пение оборвалось, сменившись гулом возбужденных голосов.
Призрачное ложе опасно накренилось, заколебалось и исчезло. Баулик печально вздохнул.
— Изыди! — истошно завопил кто-то.
— Нечисть поганая! И как пробралась только?
— Зачаровала привратника.
— Да-да, пусть изыдет! Братия! Изгоните! Икзорсизму на нее!
— Ведьмище окаянное!
— И смотрит! Глаза страшенные!
— Прокий, что стоишь как столб?! Подай святой воды! А?!
— Окропи еретичку!
— Сам окропи! А мне еще жизнь дорога!
С трудом ворочая непослушной шеей, Баулик обернулся. Посреди молельного зала, между орущими монахами, стояла высокая молодая женщина и требовательно смотрела на пресветлого.
— Здравствуй, Юмазис, — сказала она. — Извини, что помешала.
Седовласый настоятель вздрогнул.
— Риль? — еле слышно прошептал он, — А ты совсем не… Как будто бы вчера…
Гостья опустила глаза. Даже издали было видно, как побелели ее плотно сжатые губы.
— Ты пойдешь со мной?
— В пустыню?
— В пустыню.
— Зачем?! Неужели недостаточно того, что мы уже сделали? Неужели не пора остановиться?!
— Не надо кричать, Юз. Неужели ты не хочешь знать, что сталось с…
— Нет!
Пресветлый Юмазис тяжело поднялся на ноги.
— Уходи, — сказал он, указывая на дверь трясущейся рукой. — Я давно во всем раскаялся и не хочу снова входить в ту же реку. Прошу тебя, уходи.
Не проронив ни слова, Риль повернулась и пошла к выходу. В воцарившейся тишине стук ее каблуков о мраморные плиты казался оглушительным.
Возле самого порога она обернулась и умоляюще посмотрела на настоятеля:
— Мне нужна твоя помощь.
— Уходи, — повторил тот тусклым голосом. Дубовая дверь гулко хлопнула.
Монахи застыли, боясь пошевелиться. Все взгляды были прикованы к пресветлому.
«Отец Непостижимый, сколько появится сплетен об этом происшествии! — подумал Баулик. — Беспрецедентный случай!»
Юмазис тем временем склонился перед алтарем и закрыл лицо руками. Потом неожиданно выпрямился, и его взгляд тревожно обежал лица иноков.
— Брат Баулик, — наконец сказал он. — Догони эту женщину и следуй за ней в пустыню. Она колдунья, безбожница и может быть чрезвычайно опасна. Охраняй людей от нее. И… Ее от людей тоже. Потом расскажешь мне обо всем.
— Но, пресветлый, почему я? Разве я — самый сильный в вере?
Настоятель сурово посмотрел на него:
— Конечно нет. Зато ты самый молодой и крепкий. Не протянешь ноги после целого дня в седле. Собирайся, Баулик. Ты выезжаешь немедленно.
Риль медленно ехала прочь от монастыря, подставляя лицо лучам вечернего солнца. Жеребец, приобретенный ею совсем нсдаино, время от времени тоскливо косился на всадницу влажным выпуклым глазом.
— Эх, Фаворитушка, все бы тебе галопом мчаться, — пробормотала Риль, погладив коня по гладкому теплому боку. — Привыкай умерять свои порывы.
Фаворит со свистом втянул воздух и обеспокоенно фыркнул.
— Что? Кто-то нас преследует? Интересно, кто бы это мог быть? Ведь не Юмазис же, в самом деле?
— Суда… Суда-а-арыня, постойте! — послышался задыхающийся крик.
Риль обернулась и — против воли — расхохоталась. И было отчего. По пыльной дороге важно трусила откормленная кобыла неопределенной масти. На кобыле, среди многочисленных тючков и котомок, восседал взмокший от жары рыжеволосый монах весьма солидной комплекции. Несмотря на все его усилия, ленивая лошадка никак не хотела надбавить шаг — только изгибала шею, пытаясь взглянуть на нетерпеливого седока.
— Я — брат Баулик. Позвольте вас сопровождать, — выдохнул монах, поравнявшись с Риль.
— С чего бы это?
— Пресветлый Юмазис велел. Защищать вас от опасностей дальнего пути.
Риль смерила его оценивающим взглядом. Брат Баулик был толст, белокож, трогателен и напоминал непомерно большого младенца.
— От опасностей, значит. Как мило с его стороны.
— Пресветлый Юмазис очень добр и великодушен.
— И давно это с ним? — осведомилась Риль, выгибая бровь.
Монах нахохлился:
— Редкой души человек! Все свое состояние отдал на богоугодные дела!
— Состояние? Подумать только… А мне всегда казалось, что Юз беден.
— Да! Пресветлый Юмазис был небогат, но грошик от нищего значит куда больше, чем мешок золота от мильонщика.
— Очень необычная математика.
— Математика милосердия! — с вызовом произнес Баулик, явно надеясь на долгую и обстоятельную дискуссию, но Риль лишь устало махнула рукой.
— Не будем спорить. В конце концов, я совершенно не против того, чтобы ты ехал со мной. Все не так скучно будет. Она поплотнее закуталась в накидку и надолго замолчала.
Баулик тоже притих, достал из-за пазухи небольшой томик и принялся читать, время от времени бросая любопытные взгляды на свою спутницу. В Риль определенно чувствовалась эльфийская кровь — об этом говорила и форма ее узкого загорелого лица, и волосы цвета темного золота, и яркие зеленые глаза.
«Как сосновая хвоя, — подумал Баулик. — Полукровка. Интересно, в какой пропорции?»
— На одну восьмую, — улыбнулась Риль. — И если не хочешь, чтобы я слышала твои мысли, — не думай так направленно.
Баулик порозовел и сделал вид, что полностью поглощен содержанием книги, однако надолго его смущения не хватило.
— А вы знали пресветлого Юмазиса в молодости? Я хочу сказать — когда он был молодым?
Нервным жестом Риль закрутила локон.
— Мы с ним вместе учились.
— В храмовой школе? Хвойные глаза сверкнули.
— Не совсем. В Колдодурне.
— Ой, — только и смог вымолвить монах.
Каких только слухов не ходило про Академию Тонкого Чародейства и Магии, прозванную студентами
