пустыне — и увидел, как он лежит без сознания у самой стены.
— Кто это был?
— Да какая разница — кто? Купчишка какой-то. Круком его звали, кажется. Или Курком? От каравана отбился. Я его выходил, воды дал с собой, пищи. Верблюда — одного из тех, что вы мне оставили.
— И он ушел?
— Ушел. И чего мне стоило подсунуть ему ягоды кусачего плюща? Или сок маслюка болотного? Нет, я зачем-то дал ему уйти.
Воцарилось молчание. Риль перебирала душистые лепестки и искоса поглядывала на Присса, который то вставал, то садился, то начинал вприпрыжку прохаживаться по кухне, переставляя с места на место тарелки и горшки. Взгляд у него был неспокойный, бегающий, на щеках и лбу горели алые пятна.
«Да он пьян! — подумала она. — Или…»
— Тробан, а что это вы курите?
Курю? Ах, вы имеете в виду… — Он удивленно посмотрел на медленно расплывающееся колечко дыма. — Красавку. Мою медовую красавку. Лучшую из лилий. Хотите попробовать?
Неловко цепляясь за шторы, он залез на стол и достал и подвесного шкафчика еще две вересковые трубки.
— Через три месяца после отбытия Крука началось форменное столпотворение. Они все шли и шли. Воду просили.
— Зачем же вы их впускали? — удивился Юмазис, покусывая мундштук. — Гнать надо было в шею.
— Да я пытался. Перелезли через стены, открыли ворога. Сам еле успел укрыться. Дом штурмуют каждый день. Хотят меня выкинуть и постоялый двор устроить. Но тут заклинание какое-то, похоже, действует. Не могут ни двери выломать, ни поджечь. Так что облепят со всех сторон, поорут, подубасят, да и отступятся.
Риль осторожно втягивала в себя дым, впитывала его бархатный аромат. Трубка тихо и довольно урчала.
— Мой оазис оказался бесценным местом отдыха на пути через Заюльскую пустыню. — Присс вздохнул. — После десятого каравана от сада не осталось ничего. Во всяком случае, ничего достойного называться садом. Но я им не дал погубить королеву. Сам, все сам. Мне было бы невыносимо сознавать, что кто-то другой…
Он замер, горестно глядя перед собой.
— Надо что-то решать, — сказала Риль, поднимаясь с пола.
— П-погоди. Мне дурно.
— Что с тобой?
Юмазис покачнулся и упал с табуретки. Его лицо обиженно вытянулось.
— Голова кружится, у тебя нет?
— Нет.
— Небось твой полуэльфийский организм по-другому устроен. Пресвятая матерь Амна, куда это я плыву?
— Никуда ты не плывешь, ты валяешься мордой в венике.
— Глупая ты. Зато добрая. Когда не злишься.
— Ого! — Риль повернулась к Приссу. Тот по-прежнему смотрел в пустоту.
Пожав плечами, она снова поднесла к губам трубку Некоторое время ничего не происходило. Потом сердце остановилось выдало серию бешеных ударов и застучало вдвое быстрее обычного. Тут же налетел горячий вихрь, единственный светильник ударил солнцем, а просторное доселе помещение сжалось до размеров шкатулки.
— Ого! — повторила Риль, на этот раз куда веселее.
Она огляделась. Потолок, еще пару минут назад внушавший доверие, теперь раздувался и колыхался, как парус. Стены вибрировали. Дверной косяк неприлично кривился. Но самое ужасное творилось внизу, возле самых ног. Похрипывая и стрекоча, на полу извивалось нечто, больше всего похожее на полуразумную водоросль макеу, разросшуюся до размеров крупного барашка.
— И все-таки, что мы будем делать? — спросила водоросль голосом Юмазиса. — Надо думать скорее, пока не начался отлив.
Риль покивала и присела рядом с Приссом, стараясь не уколоться о тонкие иглы, растущие из его груди и боков.
— Я хочу спокойствия, — сказал он.
— Мы знаем.
— Тишины.
— Да.
— И одиночества.
— Да.
— Чтобы никто и никогда.
— Похоже, таких мест на свете нет. Даже если мы выгрызем для вас пещеру в монолитной скале, глубоко под землей, туда непременно вломятся дружелюбные и общительные гномы с женами и детьми. И хорошо, если только они.
Присс ссутулился:
— Только не дети! Умоляю вас! Только не дети.
— Может, убить вас? — серьезно поинтересовалась Риль.
— Может быть.
— А смысл? — вмешался Юмазис — В Ристаговых Подземельях нет одиночных камер.
— Пожалуй. Тогда там должно быть весьма тесно. Они помолчали. Недоуменно щурясь, Риль рассматривала свои штаны. По мягкой коричневой ткани суетливо сновали крупные блестящие жуки. Они шевелили усиками, сучили лапками и всем видом показывали, что находятся на своем законном месте.
— Какое здесь сильное течение! — воскликнул Юмазис. — Так и относит в сторону!
— Красавка моя, шептал Присс… — Красавка…
— Рыбки! Смотрите, какие рыбки! Радужные! Не распугайте!
— Похож на кленового листегрыза, — рассуждала Риль, поглаживая одного из жучков по гладкой спинке, — только вот жвалы… Меня определенно смущают жвалы.
— Гляди, она к тебе плывет!
— Какой аромат был…
Светильник замигал, зачадил и погас. В темноте клубы дыма казались особенно густыми, тяжелыми, очень вещественными. Сквозь щели в ставнях пробивались пыльные лучики.
— У меня есть идея, — сказала вдруг Риль, отбросив со лба волосы. — Не хотите послушать?
— Что же это была за идея? — Баулик легонько подергал спутницу за край плаща.
Та смотрела в сторону.
— Безумие.
— Что?
— Это было безумие.
Риль снова замолчала и не вымолвила ни слова, до тех пор пока на горизонте не замаячила черепичная крыша большой придорожной гостиницы.
— Оставим там коней. Они нам пока не понадобятся. Хозяин гостиницы был красен, дороден и потлив. Скрестив на груди волосатые лапищи, он приветственно бубнил;
— Угодно ли комнату? Только утром освободился отличный номер с балконом и ванной. Как раз для знатной дамы! И каморочка для слуги имеется. Сторгуемся на трех монетах?
— Я не слуга! — обиделся Баулик. — Я монах. Инок. Смиренный служитель Отца нашего Непостижимого, пред коим склоняется все сущее, покорное Его бесконечной власти, исполненной извечной мудростью, — затараторил он, вспомнив, что уже сутки не молился. — Ибо Он есмь единственная правда мира, и свет, и жизнь, и воздух.
