— Не хочу что?
— Не хочешь хотя бы попробовать!
Уно опустил глаза, разглядывая запястье левой руки. Полоса орнамента — подарок Ания — сильно поблекла и была почти неразличима, но лекарь отчетливо видел каждый виток, каждую причудливую деталь узора.
— Нет.
— Но…
— Я же сказал — нет. Нечего там пробовать.
Лёля вздрогнула: впервые ее мягкий и покладистый муж заговорил таким тоном. Она закусила губу, чтобы не расплакаться, но непослушные слезы побежали по щекам, закапали на подол платья.
— Уно, — прошептала она. — Уно, почему?
— Понимаешь, я не могу не потому, что не хочу… Я..
Снизу донесся заливистый звон дверного колокольчика. Уно резко встал, едва не опрокинув тарелку, и подошел к окну. Тоненько всхлипнув, Лёля достала носовой платок и промокнула им лицо, налила себе ромашкового чая. Не успела она сделать глоток, как в столовую влетела служанка.
— Господин, госпожа, — запричитала она, испуганно перебегая глазами с молчавшего хозяина на заплаканную хозяйку. — Там посланник от герцога прибыл.
Ротик Лёли изумленно приоткрылся.
— Кто?!
— Посланник от Акины Убарского, госпожа. Герцог ранен, нужно, чтобы господин осмотрел его.
— Уно! — воскликнула Леля.
Лекарь дернул плечом:
— Пускай им займется Битль.
— Уно! Ты сошел с ума! Это ведь сам герцог! Наш сеньор! Ради Всемилостивой Амны! Что тебе стоит только осмотреть его?
— Господин мой, это честь, большая честь, — бормотала служанка.
— Подумай, что с нами будет, если ты откажешь!
— Как же можно так пренебрегать… Не по-людски это, совсем не по-людски…
— Он может наградить нас, устроить будущее Нои!
— А ну как стражников пришлет своих? Закуют в кандалы — и в казематы. За непочтение-то.
Медленно, нехотя Уно повернулся и посмотрел на женщин. Его взгляд был рассеянным, дремотным.
— Хорошо. Я осмотрю его светлость.
Уно вошел и герцогский кабинет, потирая виски. С тех пор как Аний отлучил его от любимого дела, он чувствовал себя как подушкой придавленный: звуки доносились издалека — слабые, приглушенные, удары казались несильными, мелочные уколы не ощущались вовсе. Апатия представлялась Уно отличным убежищем от постигшего его несчастья, но в образовавшейся пустоте ничто не отвлекало лекаря от царапающих душу раздумий.
Шторы и комнате были отдернуты, впуская внутрь утренний свет. Две горничные суетливо раскладывали салфетки, губки и полотенца. Заспанный лохматый мальчишка тащил кувшин и таз с горячей водой
Акина полусидел на кушетке, запрокинув голову. Его глаза были закрыты, на веках лежали тени. Куртка и рубашка вельможи были аккуратно попет сны на стенные крючки. Совсем юный, но очень бледный и изможденный оруженосец стаскивал со своего господина сапоги.
— Лекарь Фрикс, — представился Уно, подойдя ближе к кушетке.
Оруженосец поднял голову, и Уно невольно вздрогнул — таким застывшим и измученным было его лицо.
— Лейтенант… Кирун… К вашим услугам, — медленно выговорил тот.
— Вы тоже ранены, — утвердительно произнес лекарь. Кирун едва заметно кивнул.
— Мелочи, — отозвался он. — Это сейчас не важно. Главное — спасти герцога Акину.
Отпустив слуг, Уно накинул на плечи чистый полотняный халат и склонился над вельможей. Осторожно срезал прилипшее к коже изорванное окровавленное белье, влажной губкой снял образовавшуюся корку.
— Магия? — спросил он.
— Да.
Умелые пальцы лекаря промыли рану, окунули тампон в вязкую зеленоватую жидкость, обработали ожог. Уно работал быстро, словно боялся, что его кто-то остановит, оттолкнет от больного, отнимет инструменты. Он упивался, наслаждался каждым действием, каждым малейшим жестом. После нескольких недель отсутствия практики он впервые дышал, впервые жил полнокровно. Легкая эйфория кружила ему голову.
— Хорошо, что магия. Все ровно, чисто, пока не вижу никаких осложнений. Выглядит жутенько, да. Неприятная штука, конечно, особенно для немолодого человека, но для беспокойства поводов нет.
Уно наложил повязку. Приподняв веки, заглянул герцогу в зрачки. Накапал в ложку пахнущего мятой лекарства и влил раненому в рот.
— Перенесем его в спальню. Или нет, зачем? Пусть пока здесь, только устроим поудобнее. Я побуду с ним, прослежу. Хотя, повторюсь, опасности нет. — Лекарю хотелось говорить, хотелось что-то объяснять, доказывать.
Он уложил герцога, накрыл его одеялом, подсунул под голову подушку. Мурлыкая песенку, вымыл руки, промокнул полотенцем. Потом любовно протер инструменты спиртом и повернулся к сидевшему на полу оруженосцу.
— Итак, дорогой Кирун, что там у вас?
— Право, не стоит обращать внимания. — Язык лейтенанта заплетался, как от доброй кружки молодого вина.
Уно хмыкнул, заинтересованно поглядывая на него сверху вниз.
— И все-таки я бы позволил себе настаивать, — Он чуть ли не силой стащил форменный мундир с молодого военного.
И потрясенно опустил руки.
Весь правый бок оруженосца представлял собой глубокую неровную рану. Кожа была содрана пластами, обожжена. Кровь уже успела запечься, покрыться черноватой коркой.
Уно вскочил, бросился к торбе с инструментами и лекарствами, присел на корточки, чтобы лучше рассмотреть рану. Потом поднял глаза на Кируна — тот медленно, безотчетно покачивался вперед-назад — и коснулся рукой его лба.
— Этого не может быть, — промолвил он. — Не может быть — и все.
Оруженосец молча смотрел на него.
— Почему вы не потеряли сознание? У вас должен быть шок… Вы… Вы… Вы просто не в состоянии ходить, не то что говорить. — Лекарь поморщился. — У вас внутреннее кровоизлияние… Повреждены… О господи, невероятно… Что произошло? Где вы сражались, где получили такие ранения?
Кирун безжизненно улыбнулся.
— С нами был колдун, — сказал он, игнорируя последние вопросы Уно. — Он сделал так, чтобы я смог отвезти герцога в безопасное место, к медику. Чары наложил.
— Обезболивание? — Уно пинцетом подцепил застрявший в тканях каменный осколок. Рассматривая, поднес его совсем близко к лицу. Понюхал, едва не попробовал на зуб.
Оруженосец облизнул бледные обветренные губы, не отрывая взгляда от стоявшего перед ним лекаря.
— Не знаю. Я будто в варенье плаваю. И сам — как желе.
— Чувствительность?
— Никакой. Совсем. — Он помотал головой. Закрыл глаза, прислушиваясь к своим ощущениям и повторил: — Никакой.
