Эммы, садясь в машину. Когда Мэделин, наконец, заговорила, она сказала Эмме, что не сможет сдержаться, что хотя она любит Эмму и уважает ее право выбора, она не может отказаться от брата, ведь она сестра Джека.
И родная тетя Нелл.
Мэделин считала, что поступок Эммы нанесет сильный удар Нелл. Уик-энд заканчивался, но у них еще оставались часы, нужные для дороги домой. Между ними возникло некое напряжение; Мэделин пыталась заставить себя сказать что-то, что не звучало бы ханжески. Эмма должна была понять, что у Мэделин растет возмущение и неодобрение, досада и отвращение к тому, о чем она услышала. И ее охватил страх перед тем, как это отразится на Джеке, а главное на Нелл.
– Ты должна подумать о том, как это скажется на Нелл, – заговорила Мэделин очень мягко, когда они ехали через деревни Джорджии, восточнее Атланты, где Эмма собиралась ей показать, откуда происходил Ричард Кирсейдж.
– Как ты смеешь упрекать меня? Нелл – это все, о чем я думаю!
– Это незаметно по твоим поступкам.
– Ты думаешь, что беспокоишься о ней больше, чем я? Это моя дочь! – запальчиво закричала Эмма, ее правая рука взлетела в воздух – и сильный удар в лицо поразил Мэделин, заставив ее выпустить руль…
Она потеряла сознание, потом пришла в себя, она помнила, как поддерживала голову Эммы и опять теряла сознание от боли и ужаса. И потом, когда Джек сидел у ее больничной кровати, она, потрясенная рассказом Эммы и под воздействием лекарств, боли, выложила брату всю правду о случившемся, она ожидала встретить его понимание. Ведь она боялась за него и за Нелл, предупредила его, рискуя рассердить Эмму, потерять ее дружбу.
Но он все понял не так. К ужасу Мэделин, казалось, он порицал ее, а не Эмму. Или, может быть, он испытывал шок и стыд за то, что о его несчастье знала сестра. Он был в полном отчаянии от потери жены. Если бы он поверил в то, что Мэдди рассказала ему, ему пришлось бы увидеть все совершенно по- другому.
Сидя в своем доме в Провиденсе, Мэделин неотрывно смотрела на телефон и мечтала, чтобы он зазвонил снова. Она не раз слышала об отчуждении родственников в других семьях. Причины этого всегда казались ей такими несущественными, мелкими. В глубине души она всегда верила в то, что члены семьи всегда связаны между собой такими тесными узами, что такая вражда не могла долго существовать. Она допускала, что отчуждение могло возникнуть из-за денег или наследства. Братья и сестры в таком случае могли отдалиться. Но они всегда могли написать друг другу письмо и вряд ли считали, что стали навсегда чужими.
Как же она заблуждалась!
Самым ужасным потрясением было то, что был только один человек, который стал относиться к ней как к чужой. Именно он, ее родной брат, единолично принял решение закрыть перед ней дверь, перестать общаться, именно он, ее брат, решил, что его жизнь без нее будет легче. Ее никто не спросил. Ее лишили возможности что-то сказать в свою защиту…
Минута текла за минутой, и Мэделин поняла, что этой ночью телефон не зазвонит. Она повернула голову к окну и увидела большую луну, теперь уже не совсем круглую, сияющую на небе. Ее глаза наполнились слезами, когда она подумала, как сейчас прекрасно на взморье Хаббард-Пойнта.
Она представила себе вид, открывавшийся из окон Стиви; каким-то шестым чувством зная, что ее подруга имела отношение к телефонному звонку Джека. Она не была уверена, как и почему это произошло, она не могла себе представить, какие слова нашла для этого Стиви, но знала, что пляжная девочка, Стиви, смягчила ожесточившееся сердце ее брата, найдя к нему верный путь.
Пристально глядя на луну, она представила себе, что ее лучи проложили тропу от Провиденса до Хаббард-Пойнта. Лунная девочка… Мэдди смотрела в ее таинственное лицо и всем сердцем умоляла вернуть ей доверие и любовь брата… Нелл. Стиви.
Из соседней комнаты донесся радостный крик – должно быть, «Ред Сокс» выиграли, наверное. Крис позвал ее смотреть финал. Она вытерла глаза, еще раз взглянула на луну. Она была сияюще-белой в темно-синем небе, и Мэдди показалось, что все это могла нарисовать Стиви.
О, если бы Стиви волшебством своего искусства могла вернуть их всех вместе в прошлое! У нее перехватило горло; о, если бы только можно было это сделать. От волнения у нее першило в горле, но она не пошла в кухню за вином, она отхлебнула немного диетической кока-колы. Четыре дня без выпивки… она помнила горькие слова Стиви, сказанные ею о своем первом муже: «Утонул в бутылке». Эти слова сдерживали ее.
Крикнув Крису, что она через минуту придет, она достала свою адресную книгу. Найдя номер, она набрала его.
Номер ответил гудками, но она оставила сообщение.
«Стиви, это Мэделин. Я хочу поблагодарить тебя. За все… пока, спасибо. Передай им, что я их люблю, ладно? Ты знаешь, о ком я. Скоро поговорим».
Положив трубку, она почувствовала себя лучше. Потом она пошла в гостиную, села на ручку кресла мужа, и молча поблагодарила судьбу за то, что находится под надежной крышей.
Сообщение Мэделин удивительно много значило для Стиви. Чувствуя замкнутость своей пляжной подруги, Стиви побуждала ее раскрыть свою душу. На следующее утро она встала рано, сварила кофе и, налив его в термос, отправилась к дому Джека. Нелл еще спала.
Птицы оживленно щебетали на деревьях. Они с Джеком сидели на скамейке у дома. Он склонился в ее сторону, разливая кофе. Под его взглядом ее кожу будто покалывали тоненькие иголки.
– Как мило с твоей стороны, что ты пришла, – сказал он.
– Я только… – начала она, – я не могу не думать о том, что вы так скоро уезжаете.
– Я стараюсь не думать об этом. Я не хочу расстраиваться, заранее переживая. Но это неизбежно.
– Что ты думаешь относительно Нелл, кто будет ее наблюдать за границей? Может быть, доктор Гэдфорд кого-то порекомендует?
