Старик не сводил с него глаз.
– Все мы таим что-то, юноша. Таковы мужчины, таковы и женщины, таковы все люди. У нас есть слабые места, и мы не хотим, чтобы другие в них тыкали.
– Так вот, все, что касается знака, который ты рисуешь, – дело твое. Я просто хотел рассказать тебе об этом человеке, потому что он пробудет в городе всего несколько дней.
– Он живет не здесь?
– Если бы здесь, – ухмыльнулся Сахир, – я бы, наверное, поболтал с ним чуть раньше, а?
Дэррик улыбнулся. Кажется, не было такого человека на Мысе Ищущего, которого не знал бы Сахир.
– Наверное, – согласился он. – Так кто этот человек?
– Мудрец, – ответил Сахир, – как он говорит.
– Ты ему веришь?
– Да. Если б не верил, то не подумал бы, что он сможет быть тебе полезен, и мы бы не беседовали сейчас о нем, так?
Дэррик кивнул.
– Так вот, прошлой ночью я вытянул из него, что сегодня он будет в «Голубом фонаре».
– Что он знает обо мне?
– Ничего, – пожал плечами Сахир. – Чтобы я сказал что-то, мальчишка? Да я забываю больше секретов, чем мне их рассказывают.
– Этот человек знает, что означает этот Символ?
– Он знает что-то. Кажется, больше его заботило выяснить, что о нем знаю я. Конечно, я ничего ему не сообщил, поскольку мне ничего не известно. Ну, я и прикинул: а может, вы что-то узнаете друг от друга?
Дэррик обдумывал эту возможность, пока баржа подходила к берегу.
– Но зачем ты рассказал мне о Церкви Пророка Света?
– Так из-за символа же, о котором ты так много думаешь! Этот мудрец считает, что он, возможно, связан со всем, что происходит сейчас в Бромвеле. И с Церковью Пророка Света. Он полагает, что символ – зло.
От слов старика у Дэррика похолодело в животе. Он не сомневался, что знак этот – свидетельство зла, однако больше не был уверен, что хочет влезать в это дело. Но смерть Мэта – неужели она останется неотомщенной?
– Если этого мудреца так интересует то, что творится в Бромвеле, что он делает здесь? – спросил Дэррик.
– Это все из-за записей Шонна. Он прибыл сюда прочесть бортовые журналы Шонна.
Баярд Чолик лежал навзничь на кровати в задней комнате Церкви Пророка Света, зная, что умирает. Дыхание клокотало в отяжелевшей груди, легкие переполняла кровь. Он пытался изо всех сил, но никак не мог увидеть лицо мужчины (или женщины), который так серьезно ранил его.
В самом начале боль от вонзившейся в грудь стрелы ощущалась так, будто его проткнули раскаленной докрасна кочергой. Когда боль пошла на убыль, жрец решил, что это из-за того, что рана не столь тяжела, как он испугался, но ошибся. Лучше ему не становилось; боль стихает, потому что близится смерть-воровка, отнимающая чувства.
Он безмолвно проклял Церковь Захарума и Свет, в любви и страхе к которым рос. Где бы они ни были, он знал, что сейчас они смеются над ним. А он лежит тут, такой молодой – ведь ему же вернули молодость! – низвергнутый неизвестным убийцей. Он проклял Свет за то, что тот обрек его на старость и покинул, когда мог просто убить в юности, ведь тогда ужас перед дряхлостью и слабоумием еще не вселился в него, проклял за то, что позволил ему стать слабым и допустил, чтобы страх вынудил его искать сделки с Кабраксисом. Свет бросил его в лапы демона, и вот он снова предан.
Чолик верил, что демон позволит ему умереть. В конце концов, всегда найдется масса других жрецов и даже служек, способных заполнить пустоту, которую оставит после себя Чолик.
Чолик со свистом втянул воздух. Страх метался в нем, извивающийся, грубый, как сухой язык ящерицы, Для следующего вдоха осталось еще меньше пространства, чем для предыдущего, – легкие заполняла кровь, но боли не было.
Кашляя и задыхаясь, Чолик заставил себя поднять тяжелые веки. Высокий потолок его личных покоев расплывался перед глазами. Края поля зрения уже поглотала чернота, неуклонно подбирающаяся все ближе, и он знал, что, если это будет продолжаться, тьма затянет его.
