Доктора дежурили весь день, и весь день менялось лицо больного: то оно покрывалось черными пятнами, то бледнело и искажалось, то принимало выражение уже смертельного покоя. Припадки повторялись реже, и он временами думал про себя. О чем? К ночи он почти совершенно успокоился. На утро третьего дня доктора обеспокоились бездействием почек.
— Надо бы ванну.
Но ванны боялись все: Александра Андреевна умерла, когда доктора посадили ее в ванну. Об этом напомнил Модесту Николай Ильич, за которым послали еще в первую ночь. Об этом помнил сам больной.
— Я верно умру, как моя мать, — сказал он равнодушно. И ванну отложили до следующего дня.
Мочи не было. Вызванного из Клина Алешу Чайковский узнал не сразу. И в воскресенье ему почти уже не было дела до того, что творится вокруг него. Он сводил с кем-то счеты в бреду, он гневно упрекал, он рыдал, он выговаривал кому-то. Это была Надежда Филаретовна. Он несколько раз в слезах прокричал это имя. Потом он открыл глаза. Боб стоял над ним. Он закрыл их опять, не сказав ни слова.
— Надежда Филаретовна… Надежда Филаретовна… — затихало его бормотание.
В бессознательном состоянии, на простынях его опустили в жестяную ванну, принесенную в ту комнату (в гостиную), где он лежал. После ванны испарина еще более обессилила его, и пульс ослабел настолько, что ему пришлось вспрыснуть мускус. Мочи не было, к ночи начался отек легких.
Николай Ильич велел послать за священником. Но исповедаться больной уже не мог. Да и что бы он сказал о себе этому важному, чужому человеку, с дарами в руках? Священник отказался причастить его. Он прочел над ним отходную, но Чайковский не слышал уже ничего, последнее, что еще шевелилось мгновениями в сознании, была жажда — не лимонной воды, не жидкого, холодного чая — чего-то, чего он не мог назвать, но что наверное дало бы ему облегчение. Смертельная жажда, в пустыне невыносимой тоски.
В квартире, где все еще пахло свежей краской и где теперь был такой беспорядок, Модест, Боб, Рудя, три Бобиных кузена, Аргутинский, Алеша, Назар молча помогали фельдшеру и докторам. Кое-кому отказывали, кое-кого пускали. Фигнер долго просидел у постели больного, приходил Володя Направник, присылали от Корсаковых…
Вопросом «пить?» несколько раз его возвращали к жизни, он мычал что-то, шевелил пальцами. Глубокой ночью на 25-е октября глаза его вдруг раскрылись. Он еще раз взглянул на Боба, еще раз на стоявших тут Модеста и Николая. Это была вся его жизнь: детская дружба, зрелая привязанность и старческая, одинокая любовь… Потом глаза его закатились. Неподвижное лицо стало таким, каким его однажды видел Рахманинов, — без маски.
1934–1935 гг.
Примечания
1
Второе издание «Чайковского» по-французски вышло в 1987 г. в издательстве «Actes Sud» во Франции. В этом втором издании было помещено это мое предисловие, специально для того написанное. Оно повторено в голландском издании и войдет в будущем во все другие издания на иностранных языках.
2
«Видишь, миленький» (итал.) — ария Церлины из оперы В. А. Моцарта «Дон Жуан» (II д., № 19).
3
Отречение (франц.).
4
что я Вами владею (франц.).
5
Умеренный успех (франц.).
6
Музыка жемчужно-серого цвета (франц.).
7
Чайковский высокий, седой, хорошо сложенный интересный мужчина, на вид ему далеко за шестьдесят. Он выглядит немного смущенным и отвечает на аплодисменты непрерывны-ми резкими и порывистыми поклонами (англ.).
8
«№ 1. Тихая нежная музыка. 64 такта.
№ 2. Дерево освещается огнями. Искрящаяся музыка 8 тактов.
№ 3. Выход детей. Шумная музыка. 24 такта.
№ 4. Мгновение изумления и восхищения. Тремоло в несколько тактов.
№ 5. Марш в 64 такта.
№ 6. Выход в невероятных костюмах. 16 тактов рококо.
№ 7. Галоп.
№ 8. Выход Дроссельмайера. Немного жуткая и одновременно смешная музыка. Медленное движение от 16 до 24 тактов.» (франц.)
