Порядочность. Очень странно, но так оно и есть.
Воцарилось молчание. Она поочередно поднимала и рассматривала квадратики с воспоминаниями Руиза.
Ему становилось не по себе.
– Я ничего из этого не понимаю. Почему ты так стараешься вникнуть во все это? Если я чудовище, дай мне то, что требуется для уничтожения Родериго и натрави меня на них. Зачем все это… все эти разговоры? Препарирование?
– Ну, с одной стороны, ты мне интересен, – ответила она. – К виртуальному депозиту редко приходят чужие люди. По крайней мере, такие люди, которых мы можем принять у себя в гостях. Неужели ты не дашь мне поблажки и не поговоришь со мной? Кроме того, разве в последнее время ты не почувствовал, как гаснет в тебе целеустремленность, уменьшается эффективность твоих действий? Может быть, разговор, обсуждение всего этого может помочь.
– Возможно, – неохотно согласился он.
Она подняла квадратик, и он увидел на нем деревенский дом, где он родился рабом. Было ранее утро, как раз только что рассвело, и свет зари розовым отблеском ложился на старые камни.
– Расскажи мне про это, – сказала она таким страшно нежным и ласковым голосом, что он почувствовал, как слезы воспоминаний застилают ему глаза.
Лиил была куда более дотошна, чем любой уловитель умов, даже Накер-Учитель. Она переворачивала камни его памяти, и ей, казалось, не становилось противно или страшно от тех неприглядных вещей, которые прятались под этими камнями от света. Она заставила его вспомнить свое детство раба, юность, когда он был прислужником-рабом, впавшему в маразм аристократу, его карьеру в качестве вольнонаемного освободителя – его немногие и пустые победы, его предательства и разочарования в немногих друзьях. Когда он заключил свой первый контракт с Лигой Искусств и вспомнил эту сделку, Лиил была только озадачена. Она время от времени задавала какие-то вопросы, но по большей части просто слушала его краткие и резкие рассказы.
Когда Лиил увидела его воспоминания о пустой планете, где он жил в одиночестве столько лет, она с огромным и искренним удовольствием словно прошлась с ним вместе по тем садам, которые он там развел.
– Если ты выживешь и сумеешь убежать с Суука… ты туда вернешься? – спросила она немного печально, словно ей самой хотелось туда.
– Может быть, – сказал он. Сама мысль об этом казалась несбыточной, словно сказка.
– И я бы на твоем месте вернулась, – сказала она. – Мне так нравится выращивать цветы, а здесь я никак не могу забыть, что это только игра и что цветы здесь не зависят от воды, почвы и солнца, только от моего собственного воспоминания о том, какими бывают настоящие цветы. Это отнимает столько прелести у них… Хотя все равно они очень красивы.
Ему стало любопытно.
– Скажи мне, ты всегда выглядела так, как сейчас?
– Именно так, с тех самых пор, как я пришла в Компендий, – ответила она.
– Ты никогда не пыталась что-либо в себе поправить или улучшить? – спросил он, отводя взгляд.
– А именно? – в ее голосе появились кислые нотки.
– Не знаю, – пробормотал он. – Цвет волос? Нос, может быть… чуть меньше, чуть больше?.. Ну, что- нибудь.
– Мой нос? – она хихикнула и посмотрела вниз.
Она обтянула тонкую ткань своего платья на грудках, так что ясно обозначились выпуклости и напряженные соски.
– Что, слишком маленькие? А разве тебе не кажется, что они хорошенькие?
– Я так и считал, – ответил он, сжав на коленях руки.
– Извини, – сказала она, посерьезнев. – Можно продолжать? Даже если тебе не становится легче от нашего разговора, все равно я заворожена тобой. Ты знаешь, когда Компендий был еще живым, я была специалистом по человеческой приспосабливаемости.
– Правда? – это вдруг заставило его почувствовать себя не в своей тарелке, словно она смотрела на него как на грибок, который был специально выведен, чтобы процветать на крови и горечи.
– Правда, – ответила она и подняла квадратик, на котором виднелся тот самый генч, который поставил ему сеть смерти по заданию Лиги. – Отвратительное существо, – сказала она.
Она отложила этот квадратик и уставилась на другой.
– А тут несчастная Аулисс Монсипор, которая, скорее всего, до сих пор видит тебя в снах в своей стерильной комнатке со светом, теплом и свежим воздухом, высоко вверху в темноте над Фараоном.
Она похлопала его по руке.
– Мне так легко поставить себя на ее место… Когда я так делаю, мне очень легко представить себе, что она до сих пор думает о тебе, как о прекрасном принце из далекой страны, который когда-нибудь придет и спасет ее от скучной и серой судьбы. Даже если ты так невежливо покинул платформу, даже не сказав «до свидания».
– Она рабовладелица. Для своего удовольствия она покупала детей и совершенно не желала думать, что она делает. – Руиз вспомнил тот гнев и омерзение, которые он почувствовал той ночью на платформе – это показалось ему такими давнишними воспоминаниями…
– Ну что же, она была неглубоким человеком – женщиной своего времени и культуры. Твое праведное возмущение весьма неуместно – и это еще мягко сказано, – но в тоне Лиил слышалось скорее веселье, чем злобная насмешка. – Позволь мне спросить у тебя: почему ты не осуждаешь свою Низу за то, что она тоже
