унять сумасшедший стук сердца. Он даже пошарил фонариком по окрестностям, хотя больше всего на свете ему хотелось бежать, бежать и бежать. Перемахнуть через калитку, срезать путь через лесок, выскочить на дорогу, и бежать потом по шоссе, и, заметив огонёк запоздалого такси, замахать руками, и заплатить по двойному тарифу шофёру, чтобы побыстрей оказаться у дома, а потом заскочить в свою квартиру, захлопнуть дверь, плюхнуться на кровать, и чёрт с ним, пусть его разбудит будильник, который заводит неведомо кто...
Фонарь задрожал в руке, или рука задрожала с фонарём, но жёлтый луч света успел выхватить чуть поодаль, через дорожку от клумбы, два чёрных блестящих глаза. Виталю слегка затошнило, как тогда, когда он грохнулся в обморок, Гранкин понял, что убежать он никуда не сможет. Просто потому, что умрёт немедленно, прямо здесь, и это будет второй труп, который приютит эта клумба.
Глаза, уставившиеся на Виталю, моргнули. Послышался рык, а потом банальный, задиристый лай.
– Стоять! Не двигаться! – заорал кто-то сзади. Виталя почувствовал, как что-то твёрдоё упёрлось в спину.
Оставшись стоять на коленях, Гранкин поднял руки вверх. В одной он держал пакет с окурком, в другой – туфлю и фонарик. Он нисколько не сомневался, что в спину ему упёрлось дуло двустволки или обреза. Более ужасной развязки он и представить не мог.
Собака лаяла звонко, но вовсе не зло. Это ночное приключение ей явно нравилось.
– Не двигаться, – снова повторил голос.
– Фу! – крикнул вдруг Гранкин большому лохматому псу, чтобы тот так не радовался. Большой лохматый пёс вдруг взял да послушался. Он перестал брехать, сел на дорожку, прижал уши и завилял хвостом.
А когда б его, Гранкина, собаки не слушались!
– Лежать! – приказал Виталя. Пёс, плюхнувшись на землю, перекатился на спину, приглашая, видимо, почесать себе брюхо.
– Что вы себе позволяете? – сурово спросил голос сзади, и нажим тупым металлическим предметом в спину усилился. – Почему командуете моей собакой?
– Лучше спросите, почему ваша собака меня слушается, – дрожащим голосом ответил Виталя. Ему было стыдно бояться, но он очень боялся. Даже подтрясывался слегка и зубами постукивал. Вот бы сейчас оказаться дома, в постели, с книжкой в руках, пусть даже с «Подарком от мертвеца».
– И почему? – счёл нужным поинтересоваться голос.
Виталя увидел внизу высокие резиновые сапоги. Тот, на ком они были, стоял, широко расставив ноги.
– Потому что я человек хороший, – не опуская рук, объяснил Гранкин. – Я не вор, не грабитель, не наркоман. – Виталя вдруг вспомнил, что зелёные «коробочки» на стебельках – это мак! Мак! И как это только учёным и их потомкам удалось безнаказанно развести на клумбах столько мака, уму непостижимо. – Не наркоман! – повторил Виталя. – А ветеринарный врач! Вы слышали о том, что животные лучше людей разбираются в людях?!
– Я слышал, что хорошие люди ночью не шастают по чужим дворам! Вставай и пошли! Я сейчас позвоню в милицию!
– Не надо в милицию! – взмолился Виталя и поднялся с колен. У него наконец-то включились мозги, и он понял кто этот человек и что это за собака. – Не надо в милицию, Иван Терентьевич! Джерри, скажи, что ментов нам не надо, – обратился Виталя к собаке.
Джерри вскочил с земли, радостно залаял, завилял хвостом и стал нарезать круги вокруг клумбы.
Нажим металла в спину ослаб.
– Откуда вы знаете?! – Сапоги сделали круг, обходя Виталю, и остановились перед ним. Гранкин опустил руки и направил фонарик на говорившего. Сначала он увидел двустволку, направленную ему в грудь, потом старика – крепкого, с седой бородой и молодыми глазами. На старике была камуфляжная куртка, болотные сапоги и бейсболка, одетая козырьком назад. К его внешности органично бы подошла курительная трубка, но трубки не было, и это расстроило Гранкина, потому что человек с трубкой никогда не смог бы выстрелить в незнакомца, а уж тем более вызвать милицию. Человек с трубкой должен вести неторопливые, задушевные беседы...
– Кто ж вас не знает, профессор, – пробормотал Виталя. – Вас по всем каналам показывают. Вам в этом году Государственную премию дали за заслуги в области археологии! – Это была чистая правда. Виталя вспомнил лицо, которое последние полгода часто мелькало в новостях и в шоу-программах. Профессор отличился, кажется, тем, что отрыл какое-то древнейшее захоронение, которое проливало свет на происхождение, быт и нравы современного населения края. Он был очень известной личностью, и это спасло положение, потому что Гранкин вдруг сообразил, что раскрывать факт его найма Эльзой Львовной в качестве детектива пока не стоит.
– Что, и собаку по всем каналам... того... показывают? – удивился профессор.
– Не, собаку не того, не показывают. Но... кто ж не знает, что у хорошего человека всегда есть хорошая собака, и что хорошую собаку у хорошего человека всегда зовут Джерри?
– Молодой человек, вы меня совсем запутали, – пожаловался профессор и опустил ружьё. – Конечно, я вижу, что вы не вор и уж тем более не наркоман, но что вы делаете ночью, с фонариком на клумбе, где маковых головок больше, чем цветов?! Почему у вас туфля в руке? Что в пакете? Вы должны мне ответить, или я позвоню в...
– Я... мы... профессор, я там ключи искал!
– Ключи?
– Ну да, ключи!
– Шёл себе мимо по дорожке, на пальце ключи крутил. Ну и докрутился, они с пальца сорвались и в ту клумбу прямиком улетели. Я через калитку перемахнул и стал искать. Вы меня как археолог должны понять. Извините, профессор, если что не так. Вот, обувь какую-то нашёл и окурок, а ключей так и не...
– В пакете?
– Что?
– Окурок прямо в пакете нашли? – заинтересованно спросил Иван Терентьевич.
– Не, пакет у меня был, – промямлил Виталя. – Я думаю, чего мусору зря валяться, думаю, дай, уберу заодно, клумбу облагорожу...
– Слушайте, – рассмеялся вдруг профессор, и даже в темноте было видно, какие у него отличные, ровные, белые зубы. – Слушайте, мне всё равно не спится. Пойдёмте ко мне в летнюю кухню, у меня там холостяцкое логово и все условия для задушевных бесед.
– Не-е, – начал Виталя, но осёкся, потому что двустволка опять нацелилась ему в грудь.
– Молодой человек, я вас не спрашиваю, я вам приказываю. Вы арестованы. И сопротивление бесполезно.
Челюсти
– Так говоришь, ветеринар ты, мимо шёл, ключи на пальце крутил! – хохотал профессор, закинув голову назад, как ребёнок.
Они уже двадцать минут сидели в так называемой летней кухне и потягивали вино из огромной бутыли, стоявшей прямо на полу. В бутыль была вставлена длинная прозрачная трубочка, и они по очереди прикладывались к ней, засасывая тёмно-красную жидкость.
– Ага, ветеринар, ага, ключи, ага, крутил, – долдонил, как заведённый Гранкин. Настала его очередь, и он надолго присосался к трубочке. Вино было сладкое, вкусное, и совсем не крепкое. Сок, а не вино. Профессор первым делом похвастался, что сам его делает и прячет от жены в летней кухне.
– Ха-ха-ха! – снова загоготал профессор, и Виталя опять подивился его идеально ровным зубам. – Ключи крутил! – воскликнул Иван Терентьевич и тоже надолго присосался к трубочке.
– Букет? – спросил он, наконец, оторвавшись.
– Помилуйте, профессор, какой букет?! – возмутился Виталя. – Стал бы я на чужую клумбу за букетом лезть! Да никогда! – Тут Гранкин слегка покраснел, вспомнив историю с сиренью и жучками.
– Я говорю, винище у меня – букет! Да ты и впрямь, видать, ветеринар!
– Ага, ветеринар, – Виталя перехватил губами трубочку и долго не отрывался, чтобы уйти от трудного
