косяков, сдох, потух, и больше не отзывался на попытки его включить. Дверь оказалась железная. От безнадежности Балашов попинал ее, но кроме гулкого грохота ничего не добился.
– Там над дверью, я, кажется, видела окошечко, маленькое, зарешеченное. А может, мне померещилось. Ведь если бы оно было, сюда бы проникал хоть какой-нибудь свет.
– С чего бы он проникал? – удивился Балашов. – Ведь на улице ночь.
– У тебя что, возле дома нет ни одного фонаря?
– Нет... вроде.
– Почему?
– Ну... я как-то не очень хорошо умею обустраивать быт...
– А по-моему, ты пытаешься доказать себе, что вырос, и уже не боишься «осложнения».
– Вот еще! – фыркнул Балашов. – Я вспомнил. Два фонаря перед домом все-таки есть. Просто мы в подвале и это окошко ниже уровня земли. К этой двери снаружи ведет лестница вниз. Кажется. Вроде бы. Наверное.
– Ура.
– Что – ура?
– Чуть-чуть разобрались с нашей географией. Вроде бы.
– Я сказал – наверное.
Я услышала, как он зашарил по стене руками. С его почти двухметровым ростом он с большой вероятностью мог нащупать это окошко, если оно, конечно, было.
– Есть! – сказал Балашов. – Есть окошко. Но оно маленькое. И на нем решетка.
Я, как ни вставала на цыпочки, до окна дотянуться не смогла.
– Давай! – сказала я Балашову. – То, что там решетка – это твои проблемы. То, что оно маленькое – мои. Давай!
Балашов завозился, засопел, закряхтел, и даже заухал.
Мне показалось, что прошла вечность, прежде чем я услышала звон разбитого стекла.
– Дерьмовенькая решеточка, – выдохнул Балашов.
– Придется тебе меня обнять, приподнять и придержать.
– Придется. Я стекло чисто убрал, не порежешься.
Он поискал меня руками в темноте, наткнулся, и неловко зашарил в поисках нейтральных мест, чтобы я, не дай бог, чего не подумала. Я и не подумала. Зажатая его клешнями, я втиснулась в узкую дыру, ловко вывернулась до пояса, и... застряла.
– Застряла! – сообщила я ему с морозной, беззвездной улицы. Там действительно была лестница наверх, широкая, и не такая крутая как в подвале.
– Втяни живот! – громко посоветовал Балашов изнутри.
– У меня его нет!
– Тогда втяни...
– Ее у меня тоже нет.
– А, по-моему, все нормально, – вроде как сделал он комплимент из своей преисподней.
– Это у тебя все нормально, – огрызнулась я. – Сними с меня брюки. Без них я пройду.
– Что?!
– Балашов, миленький, сними с меня, пожалуйста, брюки! Они довольно толстые, в них как раз тот сантиметр, без которого я пройду.
По ту сторону стены повисло молчание.
Он довольно бесцеремонно обыскал меня при нашей встрече, неужели теперь в нем победит ботаник? Или еще хуже... синоптик?
– Эй, Балашов! Я обещаю тебе, что если ты снимешь с меня штаны, то не обязан будешь жениться!
Со стороны нижней части моего туловища не возникло никакого шевеления, и я выкрикнула свой последний аргумент:
– Ты же все равно ничего не увидишь!
– Да не ори ты так, – подал голос Балашов. – Я просто тебя потерял. А теперь вспомнил, что у меня в кармане есть зажигалка.
То, что он находится у меня с тыла с зажигалкой, мне не очень понравилось. Кажется, я даже почувствовала ее пламя где-то у коленок.
– Осторожнее! – крикнула я.
– Не ори, – отозвался Балашов, и до обидного неромантично содрал с меня штаны. Будто ему просто предстояло усадить свою Элю на горшок.
– Толкай меня! – крикнула я.
– Как?
Я хотела крикнуть «нежно», но крикнула «сильно», чтобы снова не цитировать классику. Балашов понял это буквально. Он толкнул меня так, что я вылетела из дырки, словно жертва взрывной волны. Мое тренированное тело сгруппировалось, где надо, оттолкнулось как нужно, но приземлилась я больно, ободрав голые бедра, коленки, руки, и даже лоб. Не знаю, со скольких метров я летела, но более опасного трюка я ни разу в жизни не делала. Хорошо, что в этом лестничном отсеке намело прилично снега и это смягчило мое жестокое падение.
– Жива? – крикнул с той стороны Балашов так, будто не рассчитывал получить утвердительный ответ.
Я решила отомстить ему за все: за торт, за перья, за трупы, за молчание, за то, что он не он, и надежд никаких и ни на что... Едва отдышавшись от боли, я тоже крикнула:
– Теперь твоя очередь!
Он помолчал, а потом сказал тихо, и как мне показалось, заискивающе:
– Я выброшу тебе оружие, ключ от всех комнат, и ты попробуешь проникнуть в дом, чтобы меня освободить.
Он так сказал «освободить», что я немедленно осознала свое предназначение.
– Штаны! – крикнула я. – Здесь зима, Балашов! Сначала выброси мне штаны! Потом все остальное. И зажигалку тоже.
Он пропал, замолчал, и ничего не выбросил.
– Эй! – позвала я.
– Я потерял твои штаны!
– Посвети зажигалкой!
– Ее я тоже потерял. Выронил, когда тебя выпихивал.
Чертов магнат рассеянный! Чертов умный, честный, добрый, начитанный и рассеянный магнат! У него осложнение на всю голову, а он думал – только на глаза!
Я уже приняла решение пробежать сто метров с голым задом до будки охранников, как из окошка, словно пулеметная очередь, мне на голову посыпались ключ, штаны, пистолет и зажигалка. Я все собрала, натянула брюки, решила, что жизнь прекрасна и увлекательна, а с «02», охраной, и прочей помощью можно подождать.
– Ключ от всех комнат в доме! Только подвал на щеколде, и входная дверь запирается изнутри. Попробуй попасть в дом так, как ты попала до этого!
Попробуй!
Утопая по колено в снегу, я добралась до знакомого окна, скинула Кирины туфли, и забралась на подоконник. Форточка перед моим носом оказалась закрыта.
Форточка оказалась закрыта. Это обстоятельство напугало меня больше, чем труп Ивана Палыча в шкафу. Оно напугало и парализовало меня так, что прошло несколько минут, прежде чем я догадалась эту форточку толкнуть. Она открылась. Ее вовсе не запер изнутри неведомый злодей, ее просто захлопнуло сквозняком тогда, когда мы с Балашовым обходили комнаты.
Я легко проделала трюк с проникновением в дом, легко нашла дверь и, отперев ее ключом, вышла в
