Я имел уже случай упоминать о длинном списке сделанных в Великом океане американскими мореходами открытий, которых никто после них не мог найти. Между открытиями находится и остров Колунас, в широте 28,9° и долготе 128° W. Находясь близ этого пункта 6 ноября, употребили мы целый день на отыскание его, но без успеха. Убедившись на основании исследований и по другим соображениям (которые подробно изложены в морском отделении нашего путешествия, но здесь были бы не у места), что остров этот не новое открытие, но, по всей вероятности, взят со старых испанских карт, на которых обозначался под названием Лас-Колюннас, продолжали мы наш путь к югу. 8 ноября в широте 27,7° после штиля, более суток продолжавшегося, получили северо-восточный пассат, дувший сначала весьма крепко, но после смягчившийся и обеспечивший нам успешное и спокойное плавание.
В этот же день поймали рыбу-луну, конечно, безобразнейшее из созданий, что, однако, не мешало матросам нашим находить ее весьма вкусной и есть с удовольствием, покуда она не испортилась, напротив того, алеуты никак не хотели за нее приняться – разительное доказательство, что разборчивость в еде основана на предрассудках и привычках. Один народ гнушается животными, не отвергающими жвачки, другой – не имеющими раздвоенных копыт. Алеуты, не менее камчадалов заслуживающие эпитета всеядных, данного им Шгеллером, обыкновенная пища которых китовый жир, часто прокисший, которые, почуя запах китовины за несколько верст, сбегаются туда, как на роскошный пир, – алеуты гнушаются луной. И почему? Потому что она без хвоста. Мы над ними смеялись, а они, может быть, над нами за то, что предпочитаем уродливое бесхвостое животное величественному киту с раздвоенным хвостом. Между матросами нашими было несколько татар, которые обыкновенно питались одними сухарями, когда у нас в братском котле варилась свинина, и другие над ними издевались, а они, в свою очередь, подтрунили бы над теми, если бы им где-нибудь попался молодой жеребенок.
10 ноября пересекли мы Северный тропик и в тот же день искали остров Декстер, а 15 ноября остров Св. Варфоломея, принадлежащие к числу таких же открытий, как и остров Колюннас, и с таким же успехом. Во все это время не имели мы ни малейших признаков близости земли, море было весьма пусто, только изредка показывались парящие фаэтоны и большие петрели, отлетающие, как известно, на большое от берега расстояние.
17 ноября подошли мы к коралловой группе Броуна, открытой в 1794 году английским мореходом Батлером, долготу которой мне хотелось проверить. В этот и следующий день осмотрели мы на весьма близком расстоянии северную и западную стороны этой группы, состоящей из 30 островков, соединенных сплошным коралловым рифом, заключающим в себе лагуну. Группа имеет круглую форму окружностью в 75 миль. Островки покрыты густой зеленью, среди которой не видно, однако, ни кокосовых, ни хлебных деревьев, – следовательно, необитаемы. Впоследствии будем мы иметь много случаев говорить об островах этого образования – одном из величайших чудес природы, которые увидевшего их в первый раз наполняют неизъяснимым благоговейным чувством.
Продолжая отсюда путь к югу, увидели мы, наконец, 23 ноября поутру остров Юалан, к западу на расстоянии около 45 миль, но не прежде вечера смогли приблизиться к нему на расстояние 8 или 10 миль, высота острова, невзирая на малые его размеры, нарушала правильность пассата; весь день дул он тихо, а ночью ветер вертелся кругом всего компаса при беспрерывном дожде с отдаленной грозой. В следующий день штилевали мы под северным берегом острова в расстоянии 3 или 4 миль. На берегу видно было несколько домов и во многих местах дым, но к удивлению нашему, все утро не показывалась ни одна лодка; наконец около полудня увидели одну, с восточной стороны острова. В ней было четыре человека, из которых двое пожилых сидели посредине, на некоторого рода платформе, и не гребли. Они пристали к шлюпу, произнося беспрестанно протяжным голосом «уэ!», и по первому приглашению один из старших, а потом один за другим и остальные без обиняков взошли на судно. Начались предлинные рассказы, из которых мы очень ясно поняли только то, что они приглашали нас на берег, где можно спать, где много кокосов и женщин, изъясняя последнее весьма недвусмысленным образом! Гости наши весьма невынужденно сели в кружок на палубу, разговаривали, смеялись, часто вытягивая свое «уэ!». По невынужденному обращению их было видно, что судно наше уже не первое, ими посещенное. Более всего удивление их возбуждал цвет нашего тела; они часто сравнивали его со своим и показывали, что их тело чернее от солнца. Они, может быть, долго бы у нас пробеседовали, если бы лодка их не оторвалась. Это прекратило беседу, и они отправились, по-видимому, довольные новым знакомством. Мы видели, как они встретились с другой лодкой, ехавшей к нам с той же стороны. На этой, кроме двух гребцов, был один только пожилой человек, который, пристав к борту, с большой горячностью, скоро, много и громко говорил, повторяя часто слово «юрос» (означающее, как мы после узнали, начальник), показывая на остров и на уехавшую лодку. Немногие промежутки его патетической речи наполнялись забавным «уэ!». Променяв с полдюжины кокосовых орехов на несколько пуговиц, оставил он нас, не переставая говорить и не внимая приглашениям нашим взойти на судно. Вслед за ним приехала третья лодка с двумя людьми, которые, получив бусы и пуговицы за орехи, через несколько минут отправились домой.
Этим окончились первые наши сношения с юаланцами, которыми мы были бы довольнее, если бы они посетили нас не с пустыми руками. С дюжину кокосов и несколько аршин сахарного тростника было все, что мы получили с трех лодок.
Ночь была тихая и дождливая. Поутру (24 ноября) увидели, что течение отнесло нас миль на 12 от берега; на таком расстоянии безветрие заставило нас пробыть весь день, и потому гостей мы не ожидали, однако в 4-м часу приехали к нам три лодки. На одной из них был молодой человек, на которого все указывали, говоря: «юрос». Посетители взошли на судно, не показывая никакого беспокойства, кроме молодого юроса, называвшегося Нена, который или держался за меня, или требовал, чтобы я был возле него. Подарки принимали они с обыкновенным «уэ!», не обнаруживая, однако, безмерной радости, часто замечаемой в дикарях. В свите Нены был один молодой человек Оа, отличавшийся необыкновенной смышленостью; он с первой минуты стал применяться к нашим обычаям, не хотел сидеть иначе как на стуле, плевать иначе как в песочницу, и даже, кашлянув раз на палубе, хотел для того бежать вниз и т. п. Невынужденная, однако нисколько не шумная, веселость этих людей была чрезвычайно привлекательна, доверие, с которым они мешались между нами, доказывало чистоту их намерений. Новые предметы, естественно, привлекали их внимание, они показывали необыкновенное в диких здравомыслие. Каждой вещи старались узнать употребление; фортепиано им понравилось, но не вызвало никаких кривляний. Напротив того, Оа тотчас подвинул стул и стал аккомпанировать игравшему; потом поднял сукно и старался узнать, как инструмент сделан. Кузница, где в то время производилась работа, вызвала несколько длинных «уэ!». Оа тотчас понял, что делают нож, и спросил: не для него ли? Все вели себя с удивительной пристойностью, не было ни просьб, ни докучливости и (на этот раз) ни малейшего следа почти между всеми племенами Южного моря общего порока – воровства. Словом, они весьма выгодно отличались от всех народов этой части света, из описаний нам известных, даже от радакцев. Нена отличался перед всеми большей пристойностью и некоторой важностью обращения, но также и особенной трусостью. Он иначе не ходил по судну, как держась за меня; провести его мимо кузницы стоило мне немалого труда, внезапный звон колокольчика привел его в содрогание, однако после он им забавлялся. Он пожелал узнать, что за вещь зрительная труба, и я, поставя ее на фокус, хотел ему показать в нее его жилище. Однако одно приготовление его перепугало, он едва решился в нее взглянуть и просил, чтобы я ее скорей положил в сторону, кажется, что он зрительную трубу принял за ружье или за что-нибудь подобное.
Хотя новые знакомцы наши были столь же худо снабжены, как и первые, но, невзирая на это, произвели на нас самое приятное и для них выгодное впечатление.
В ночь отнесло нас от берега еще дальше прежнего. В следующий день (25 ноября) поднялись с разных сторон ветерки, пользуясь которыми приближались мы довольно быстро к западной стороне острова, где находится гавань Ла Кокиль, в которой я намеревался остановиться. После полудня приятели наши стали к нам выезжать один за другим, и, наконец, собралось у нас 6 или 7 лодок. Заметив, что мы правим на западную сторону острова, они показывали на восточную и, твердя: «Лелла, Лелла», старались склонить нас, чтобы мы шли туда, и, кажется, считали нас пустыми людьми за то, что мы их не слушаем. Мы с самого начала могли заметить, что приятели наши плохие навигаторы: довольно неловкие лодки их управлялись еще неловче. Сегодня они у борта перепутались, и одну лодку изломало совершенно; впрочем, это ни на минуту не нарушило общего веселья. Мы легли в дрейф, изломанную лодку подняли и стали чинить, и хозяева ее тотчас, и, кажется, охотно, помирились с мыслью у нас ночевать. Один из них был юрос Касе, самый первый из наших знакомых, другой молодой юрос Ся, отличавшийся особенно приятной наружностью.
