возрастало. Что, если забудет роль или Натали изобретет новую пакость? В театре будет князь… Его надобно поразить. А что, если не получится? Он видел прежнюю госпожу Кастальскую, Анастасию. Вновь какие-то смутные догадки, предположения бродили в ее голове, но Вера усилием воли прогнала все посторонние мысли.
Приготовления заняли два часа: Вера затеяла ванну, и Глаша сбилась с ног, помогая хозяйке. И вот когда уже юная актриса готова была отправиться в театр, горничная сообщила испуганно:
– К вам господин Стельковский, просят принять.
Вера замешкалась от неожиданности. Сколько усилий она приложила, чтобы не помнить о гусаре, о своем падении, о злосчастном пари. Напоминание было болезненно и вовсе не своевременно. Однако Вера решилась:
– Проси.
Она приготовила гневную речь и уж было приняла сообразную случаю позу, однако все впустую. Завидев Стельковского, Вера в изумлении опустилась на стул. Гость был облачен в грубую солдатскую шинель и вид имел вовсе не победный. Куда подевался весь гусарский шик, гордая осанка? Смертельная бледность покрывала ланиты пришельца, даже усы его уныло опустились вниз.
– Что с вами? – со страданием в голосе воскликнула Вера.
Стельковский опустился на одно колено и поцеловал край ее платья.
– Ради всех святых простите меня!
Вера взяла молодого мужчину за руки и взглянула в его полные муки глаза. Он заговорил:
– Я позволил себе дерзость явиться к вам прежде, чем отбуду на Кавказ и расстанусь с вами навсегда. Я не мог не объясниться. Моя вина перед вами скоро будет искуплена, верно, жизнью. Да, я преступник, мне нет прощения, но и самый кровавый убийца мечтает о милосердии. О милосердии молю и вас…
Голос бывшего поручика пресекся, на глазах показались слезы. Он продолжил с усилием:
– Сегодня меня увозят под конвоем. Добрейший командир наш отпустил меня под честное слово проститься с вами. Мы никогда не увидимся более, я, верно, сложу голову под чеченскими пулями или умру от ран. Но я должен знать наверное, что вы простили меня…
И он вновь припал губами к платью Веры, не смея даже коснуться ее рук.
– Что произошло? – трепеща, спросила наконец девушка. – Почему вы разжалованы, почему Кавказ?
– Я дрался на дуэли с Шишковым. Корнет убит. – Кажется, бывший поручик всхлипнул. – Меня преследует его последний угасающий взор. Мысль, что я стал причиной его гибели и ваших страданий, доставляет нестерпимую боль. Только большими страданиями искупаются эти преступления. Но знайте, о, мой ангел, что я люблю вас. Да, я участвовал в споре и делал ставку, что добьюсь вашей благосклонности, но тогда я вовсе не знал вас, принимая за обычную актрису. Узнав вас ближе, я полюбил… И после запретил себе пользоваться вашей слабостью и одиночеством, это было бы неблагородно. Я надеялся объяснить, открыть вам правду, чтобы ничего меж нами не стояло. Шишков меня опередил… Да простят его небеса…
Стельковский плакал, не стесняясь присутствия юной девушки. Вера почувствовала, что вот-вот тоже расплачется.
– Я прощаю вас, – жалобно произнесла она, подавая Стельковскому руку, к которой тот страстно припал губами.
– Больше мне ничего не надобно!
Он поднялся на ноги.
– Но мне пора. Командир весьма рискует, а я не хочу, чтобы еще кто-то пострадал из-за меня.
Стельковский уже было направился к выходу, но Вера воскликнула:
– Постойте!
Она сняла с себя образок, присланный некогда Марьей Степановной, надела его на шею разжалованному гусару, перекрестила беднягу:
– Храни вас Бог. Я буду молиться за вас.
Губы Стельковского дрогнули.
– Маменька убивается, ее жалко! – едва выговорил он. – Ну да на все воля Божья. Прощайте.
Вера сидела одна, молитвенно прижав к груди руки. Душа ее ныла, на глаза наворачивались слезы. Ей жаль было бедного гусара…
Глаша напомнила, что пора в театр. Выходя из дома, Вера отметила, что страдание за Стельковского не сбило ее расположения к роли, а, напротив, усилило. Растревоженная душа просила выхода, роль должна получиться. Уже заняв свое место в уборной (у нее теперь была отдельная комнатка) и собираясь с мыслями, Вера увидела в зеркале, как лихорадочно блестят ее глаза, как румяны щеки, как во всех чертах лица играет жизнь.
Принесли костюм. Юная актриса тщательно его осмотрела, памятуя о «сюрпризах», которые обожает Натали. Явился нанятый куафер и занялся прической Веры. Заглянул Антип Игнатьевич справиться, все ли идет ладно. Удовлетворившись увиденным, он удалился, но скоро появился вновь с хитроватой улыбкой:
– Дитя мое, к тебе важный гость. Дозволишь ли впустить?
Вера испугалась: неужто князь за ответом пожаловал? Она надеялась, что он придет после представления, теперь же было вовсе некстати.
– Я раздета, не убрана, – попыталась воспротивиться юная актриса.
Антип Игнатьевич махнул рукой:
– Вздор! – и скрылся за дверью.
Тут на пороге возник русый богатырь Прошкин. Вот уж кого Вера никак не полагала увидеть! Она смутилась, накинула на плечи платок. Прошкин же и вовсе заалелся и потупил глаза. В руках он держал богатую сафьяновую шкатулку, которую, поклонившись, протянул девушке:
– Вот-с! Подарочек от всей души-с! Давеча имел счастие лицезреть вас в уморительном водевиле. Знатно-с!
– Ох! – горестно вздохнула Вера, но шкатулку приняла.
Ей теперь частенько приходилось принимать подарки от богатых поклонников ее таланта. Открыв шкатулку, она задохнулась от восторга: прекрасная диадема, украшенная крупными бриллиантами, засияла разноцветными огоньками в ее руках.
– Егор Власьевич, – продолжила Вера с укором, – ну на что такие дорогие подарки? Разоритесь ведь.
– Помилуйте, Вера Федоровна, я разве шаромыжник какой? Хозяйствовать умею и торговать не в ущерб. А ради вашей-то красоты все к вашим ногам сложить готов. Да я к вам с поклоном от вашей матушки, Марьи Степановны, – вдруг вспомнил он.
– Как?! – Вера даже вскочила, вырвавшись из рук куафера, который вновь усадил ее на место. – Вы видели матушку? Что она? Больна? Здорова? Бедствует? Страдает? – Вера так взволновалась, что не в силах была усидеть на месте и дважды обожглась щипцами, которые держал в руках куафер.
Прошкин застенчиво улыбнулся и продолжил:
– Был у нее в гостях. Все об вас пеклась да горевала. Хотела со мной немедля сюда отправиться, чтобы своими глазами посмотреть, да не вполне здорова. Просила не хлопотать об ней, Акулина приглядывает-де. Вы не тревожьтесь, Вера Федоровна, я-то на что? Помогу завсегда, не дам пропасть вашей матушке. О сыночке дюже убивалась, думала, сгинул, так я утешил.
Вера почувствовала сильный укор совести. Так они с Сашкой и не навестили больную маменьку. Грех это, грех… Стараясь не вертеть головой и через зеркало глядя на Прошкина, Вера не в первый раз уж подумала, что с ним было бы надежно, спокойно. Словно подслушав ее мысли, Прошкин спросил, помявшись:
– Не надумали ль чего, Вера Федоровна? Я о моем давешнем предложении. Коли замуж не хотите, так, может, без венца? – Он снова покраснел и опустил голову.
«Ну вот, и он туда же, светлой души человек», – с горечью подумала Вера. Она выслала наконец куафера и сама взялась за щипцы. Купец же робко продолжил:
– Ни в чем отказа вам не будет, золотом осыплю. Пусть кто-нибудь хоть слово скажет, пожалеет. Да
