и Петербурге. Еще почтенная женщина благодарила его светлость за фельдъегеря, который привез такие радостные вести. Они были весьма кстати, да и, чего греха таить, деньги тоже: бедная вдова изрядно подзадолжала купцу Прошкину.
Прочитав письмо и прослезившись, Вера сочла своим долгом передать князю признательность Марьи Степановны. Она едва успела после завтрака захватить отца перед его выездом во дворец. Князь спешил, но внимательно выслушал дочь и улыбнулся.
– Вот если бы еще Сашку выручить из Коноплева… – размечталась девушка.
Князь поцеловал ее в лоб:
– Дойдет очередь и до Сашки, дитя мое. Закончатся празднества, и я в твоем распоряжении. Однако, помнится, ты собиралась в имение Вольской, к жениху.
– И поеду! – смутилась Вера. – Как только вы мне позволите.
Однако выехать в деревню сразу после праздника не получилось. Возникли всякие надобности, нешуточные сборы, затруднения в суде. И все это отсрочило выезд еще на две недели. Начался август, могли зарядить дожди, надобно было спешить, и Вера вконец извелась в последние дни перед путешествием. Варвара Петровна в Москве тоже проявляла нетерпение и слала грозные депеши, силясь ускорить отъезд. Должно быть, она не находила места от затянувшейся разлуки с сыном.
Однажды вечером, перебрав платья и отложив необходимое в дорогу, Вера спустилась в гостиную, где за работой сидела мадемуазель Полетт. Хорошенькая француженка была против обычая задумчива и тиха. Вера спросила, не случилось ли чего с батюшкой. Мадемуазель ответила по-французски (она плохо говорила по-русски):
– Нет-нет, сударыня.
– Отчего же вы грустны?
Француженка вздохнула:
– Я думаю о том времени, когда вернется княгиня. Ведь мне придется покинуть ваш дом.
«Разумеется», – хотелось ответить Вере, но она сдержалась: в облике маленькой женщины было нечто трогательное и беззащитное.
– Все в руках Божьих, – мудро заметила юная княжна, не очень надеясь, что это утешит мадемуазель Полетт.
Чтобы отвлечь ее от тягостных раздумий, Вера предложила:
– Мадемуазель, расскажите о себе. Как вы оказались в России?
Француженка оживилась:
– О, это была романтическая история! Не со мной: моя жизнь весьма обыкновенна. С матушкой и батюшкой.
И она поведала действительно занимательную историю. Оказалось, мадемуазель вовсе никакая не француженка, вернее, лишь наполовину. Ее родителей судьба свела в 1812 году при самых трагических обстоятельствах. Отцом молодой женщины был французский офицер, попавший в плен после бегства наполеоновских войск. Огромная колонна пленных французов в сопровождении казаков следовала в глубь России. Стояли сильные морозы. Пленные, одетые в лохмотья, страдали от укусов насекомых, мерзли и голодали. Болезни косили одного за другим. Из-за заразы крестьяне боялись брать пленных на постой. Помещицы и богатые крестьянки жертвовали беднягам одежду, лекарства, белье и пищу. Многие женщины являлись в лагерь пленных по пути их следования и помогали выхаживать больных, не боясь заразиться. На каждом переходе на земле после ночного отдыха у костров оставались примерзшие мертвые тела. Некоторые умирали в сидячем положении, даже стоя. Во избежание заражения трупы и все личные вещи умерших сжигались в кострах. Бывало, что старым воякам, сопровождавшим колонну, приходилось отбивать пленных от местных жителей, испугавшихся эпидемии.
Отец мадемуазель, Франсуа Полетт, заболел на одном из переходов и к привалу пришел едва живым. Ночью он потерял сознание, и его сочли умершим. Вместе с мертвыми телами Франсуа бросили у костра для сожжения. Солдаты отлучились, чтобы собрать оставшиеся трупы, а к Полетту вернулось сознание. Он все слышал и чувствовал, но не мог вымолвить слово или пошевелить рукой. Бедный офицер уже мысленно прощался с жизнью, ибо слышал голоса возвратившихся с грузом солдат. И вдруг – словно райское видение – над ним склонилось прекрасное женское лицо. Не имея сил подать признаки жизни, Полетт смотрел в это ангельское лицо, и слезы текли по его щекам. Молодая женщина, пораженная увиденным, вскричала:
– Он жив!
Матушка мадемуазель Полетт рассказывала, что внимание ее привлекла красота и трогательное выражение лица мертвого француза. Она с грустью смотрела на застывшие черты, когда из глаз его потекли слезы. Молодая женщина тотчас потребовала, чтобы больного отвезли к ней домой, в небольшое поместье, где она жила с родителями. Там она выходила Франсуа и поставила его на ноги. Нетрудно догадаться, что молодые люди полюбили друг друга. Однако родители Катеньки (так звали матушку мадемуазель Полетт) и слышать не желали об их браке. Франсуа Полетт вынужден был оставить их дом. Он нанялся учителем французского языка в гимназию, где ему предоставили казенную квартиру.
Катя сбежала от родителей и тайно обвенчалась с Франсуа. Они жили вместе на его скудное жалованье. Катя изо всех сил старалась помогать мужу: занималась рукоделием, давала уроки музыки. Через год у них родилась дочь, но родные Катеньки так и не признали этого брака, не желали помочь и слышать о них не хотели. Девочку окрестили именем Елизавета. Когда она немного подросла, матушка отдала Лиз в шляпную мастерскую на обучение. В доме всегда говорили по-французски, поскольку батюшка с трудом понимал родной язык жены. Он мечтал вернуться во Францию, тосковал по родине, уговаривал Катю уехать с ним. Матушка болела и тоже тосковала по родным. Скоро она скончалась – тихо, будто ей дыхания не хватило. Полетт получил наконец разрешение на выезд из России. Он хотел забрать Лиз, но девушка боялась чужбины и не желала покидать могилу любимой маменьки. Работа у модистки вполне заладилась, мадемуазель Полетт стала опытной шляпницей. Она уговорила отца вернуться на родину, а сама поехала пытать счастья в Петербург.
Была еще заветная цель. Лиз давно любила князя Браницкого. В первую очередь из-за него она не уехала во Францию. Еще в провинции сблизилась веселая и хорошенькая мадемуазель Полетт с князем Федором.
– В каком городе это было? – уже догадываясь, спросила Вера.
– В Коноплеве, – беспечно ответствовала модистка.
«Так я и думала! – сказала себе Вера, слушая далее историю Лиз. – Поистине роковой город».
В Петербурге, сказавшись француженкой, мадемуазель Полетт скоро нашла себе место в модном магазине «Мальпар», откуда князь забрал ее в свой дом. И теперь…
«Что же теперь будет с ней?» – с невольным сочувствием подумала Вера, но вслух произнесла:
– Батюшка не может на вас жениться.
– Я знаю, но что мне до того? У меня никогда не будет детей. О замужестве я и не думаю. Мне хорошо с князем, я ему нужна. Когда из Италии прибудет княгиня Браницкая, я вернусь в магазин «Мальпар».
Вера вдруг почувствовала, что от жалости к Лиз она вот-вот расплачется. Почему-то ей захотелось рассказать мадемуазель о Вольском, о своей безнадежной любви. Вера говорила долго, бессвязно, путаясь и трепеща. Для пущей наглядности она принесла портрет Андрея. Ее собеседница слушала, приоткрыв ротик и широко распахнув и без того круглые глаза. Кажется, она забыла о своих печалях и горестях, ее хорошенькое личико выражало исключительно живое любопытство.
С тех пор они сделались подругами. Мадемуазель оказалась довольно разумной особой, что мало вязалось с ее внешним обликом. При легком, уживчивом нраве она была экономна, изрядно разбиралась в хозяйстве и ведении дома, умела торговаться на рынке и в лавочке, обладала хорошей памятью на цены, умела делать заготовки и хранить продукты, ладила с прислугой. О ее таланте рукодельницы можно было и не упоминать. Словом, в лице француженки князь приобрел бесценный клад, лучшей сожительницы ему было не найти.
Вера невольно сравнивала мадемуазель с княгиней, и не в пользу последней. По этому поводу она пребывала в некотором смятении духа. «Жизнь сложна и непонятна!» – не в первый раз сокрушалась девица. Она представила, как в доме князя воцарится изысканный тон светских салонов, толпами будут ходить всякие шаркуны, карточные игроки, светские искательные лица, компаньонки и приживалки. Князь не вписывался в эту картину, оставляя место для жениных поклонников всякого толка. Веру впервые посетило
