бы, чтобы ты, Лейф, убил одного из этих псов, что носят человеческие имена Эгиля и Йорма.
— Они совсем ошалели, — прервал его Бьорн. — Разбойники немало выпили, чтобы взбодрить себя, и теперь сопят и зацепляют друг друга оружием. — Бьорн тихо рассмеялся. — Хмель улетучится, как дым. А когда он спадет, у них останется лишь тяжесть в желудке… Ого, они волокут по двору что-то тяжелое. Прислушайся, Вальтьоф!
— Это дышло от большого плуга. Оно послужит им тараном.
Раздался пронзительный голос:
— Я знаю, ты здесь, Вальтьоф Турлусон! Ты и двое твоих лисят. Клянусь Тором, что утренний свет озарит три трупа!
Первый же удар тарана сверху донизу расколол дверь, и сундук с камнями зашатался под ударом.
Бьорн, Лейф и Вальтьоф изо всех сил уперлись в него. Угроза Йорма пробудила бурю воплей, ругательств и проклятий.
— Я узнал Грима и Скиди Норвежца, отец!
— А я — Эгила Павлина. Я слышал, как он уговаривал других замолчать. Он боится, как бы крики не разбудили наших братьев в поселке.
Дверь стонала под градом ударов.
Вновь послышался голос Йорма:
— Сейчас ты нам дорого заплатишь, Вальтьоф, за все муки, которые из-за тебя мы перенесли на Западном побережье. Мы ютились в пещерах, как звери. Всей твоей крови и крови твоих сыновей не хватит, чтобы вознаградить нас за эти беды!
В пробитой тараном двери блеснуло острие пики, прощупывая путь. Бьорн ухватился за железный наконечник и сильно дернул его на себя. Послышался глухой удар о дверь, и вслед за этим отчаянный вопль. Владелец копья, должно быть, разбил себе нос о створку двери.
— Все они пьяны, — сказал Бьорн, — и едва держатся на ногах. Мне надоело ждать и торчать колом перед этой дверью, которая вот-вот разлетится на куски.»
Внезапно во дворе заржала лошадь.
— Отец, они уводят Грома и других коней!
В полумраке Лейф увидел, как болезненно скривилось лицо отца.
— Никто не посмеет сказать, что Вальтьоф Турлусон прятался в доме, пока эта мразь угоняла его лошадей. Выпусти меня, Бьорн.
— Ну что ж, Вальтьоф!
Они вдвоем отодвинули сундук, и Бьорн сорвал дверь с петель. В горницу хлынул ночной ветер и вместе с ним ворвались нападавшие.
Узкий серп луны слабо освещал мощеный двор. Лейф нанес кому-то удар. Юношу орудовал копьем, как дубиной. Раненый им человек пошатнулся.
Головорезы Йорма поспешно выбегали из хлева и конюшни, гоня перед собой перепуганных коров и лошадей. Таран умолк. В наступившей тишине они впервые почуяли опасность. Йорм и Эгиль рисовали им эту ночную вылазку как простой набег за добычей, и они поверили этому.
«Я отдаю вам на разгром усадьбу Вальтьофа. Если вам и придется обнажить меч, то лишь для того, чтобы принести быка в жертву Тору. У Эгиля, Грима, Скиди Норвежца и у меня счеты с Вальтьофом, но это наше дело».
Казалось, Йорм все предусмотрел. Грим, Скиди и Сын Лосося предварительно ходили на разведку. Они- то и были теми тремя незнакомцами, с которыми повстречался Тюркер. Дом Вальтьофа стоял далеко от поселка. Это также было благоприятно. Боги покровительствовали их замыслам. Если б не бдительность кузнеца, планы Йорма осуществились бы полностью.
Неожиданное появление трех осажденных вызвало у врагов крайнее замешательство. Особенно испугало их присутствие Бьорна. Кузнец, нанося страшные удары, вдохновенно пел:
Мехами буйный ветер порожден.
Железо докрасна раскалено.
Тяжелый молот мой кует его
Под мерное гудение мехов,
И некогда мне дух перевести.
С каждой строкой на землю падал человек, и это был грозный счет. Скиди Норвежец и Сын Лосося валялись в агонии, а Грим с раздробленным плечом выл, как волк на луну.
Йорм незаметно пробрался к Эгилю за изгородь и из-за этого прикрытия подстрекал своих людей к продолжению борьбы.
— Их всего только трое! Во имя Тора, покажите же, что вы мужчины!
Тьма мешала точнее определить место, где скрывался Йорм. Лейф и Бьорн продвинулись до конюшни и хлева, в котором, протяжно мыча, метались коровы. Кузнец и сын Вальтьофа как одержимые наносили удары, и гнев отгонял усталость, от которой уже немели руки и плечи.
— Сбивайте их с ног, ведь их всего трое! — надсаживался Йорм.
Однако грабители не проявляли воинственного пыла. Пьяный угар рассеялся, и они испытывали тошноту и слабость. Йорм их обманул. Рукопашный бой не входил в условия договора. Их осыпали ударами, а добыча от них ускользала. Сделка оказалась невыгодной. Многие из громил, побросав оружие, пролезали под оградой и убегали. Четверо, истекая кровью, лежали, уткнувшись лицом в землю.
Вальтьоф загонял коров и быков в хлев, успокаивал лошадей, называя их по именам, и свистом призывал двух или трех коней, захваченных людьми Йорма.
— Фью-фью, Гром! Буря! Смелый!
Вражеское копье задело ему бедро, но он не чувствовал боли от раны. Старый викинг слышал пророчество Бьорна и не пытался уйти от судьбы. Единственной его заботой было собрать разбежавшуюся скотину. Гордость переполняла сердце отца: Лейф бился храбро. Честь Турлусонов не померкнет с его, Вальтьофа, смертью.
Старик погнался за молодой кобылкой, которая бежала вдоль изгороди, как вдруг перед ним словно из- под земли выросли две тени. При тусклом свете луны он узнал Йорма и Эгиля Павлина. Подстерегали они его или он сам выгнал их из убежища, где они затаились, ожидая случая бежать?
Вальтьоф все еще держал в руке железный брус, которым его вооружил Бьорн. Эгиль сжимал в руке рукоятку острого норманнского меча, а Йорм размахивал копьем. Вальтьоф первым нанес удар, выбив копье из рук Йорма.
— Вы, как воры, забрались сюда ночью! — В голосе старика звучал скорее упрек, чем злоба или презрение. — Бьорн Кальфсон и мой сын Лейф прогнали ваших людей. Ты опоил их брагой, Эгиль!
Вальтьоф отразил боковой выпад Эгиля, пригнувшись, чтобы меч скользнул мимо. На долю секунды он упустил из виду Бьорна.
Тогда хозяин «Гуся», перегнувшись через изгородь, дважды всадил Вальтьофу между лопаток нож.
Взор Валтьофа померк. В помутневших зрачках застыло безграничное удивление. Когда острая боль пронизала все тело, раненый испустил предсмертный крик. Он хотел позвать сына, но его крик прозвучал протяжной жалобой, которая пронеслась над равниной и оборвалась, как крик птицы, сбитой в вершине полета.
Одним прыжком Лейф очутился у тела отца. Склонившись над умирающим, юноша услышал стук по камням поспешно удаляющихся шагов. Это убегали убийцы Вальтьофа.
Лейф не колебался ни секунды. Жажда мести обуяла его. Темный зов крови предписывал сыну уничтожить тех, кто убил его отца.
Он подтянул кожаный ремешок на запястье, на котором висело копье, и, увлекаемый безудержным порывом, перескочил через изгородь. Шум щебня, осыпавшегося по склону под ногами беглецов, свидетельствовал об их стремлении добраться до лабиринта холмов.
Кровь стучала у Лейфа в висках, в ушах звенело, но он подчинил все силы одной цели: преследованию врагов. Юноша не смотрел, куда он ступает, хотя поминутно рисковал свернуть себе шею. Горькое удовлетворение при мысли, что каждый шаг сокращает расстояние, которое отделяет его от врагов, бодрило Лейфа, как крепкий напиток.
Он увидел преследуемых в ту минуту, когда они достигли горного хребта. Их было двое: один опережал
