До комунизма оставалось лет пятнадцать-двадцать

наблюдаю за тобой. Да и не за тобой одной.

Последние слова Миши с новой силой пробудили волнение неизвестности, и с замиранием сердца Светлана спросила:

— Скажи... а за... Геной вы... не наблюдаете?

Гость нахмурился и засветился еще ярче, но несмотря на это свет остался мягким и не резал глаза.

— Что с Генкой? — повторила Светлана настойчиво и встала. Миша молчал.

— Скажи.

— Не могу. Не должен. Сама узнаешь.

Она умоляюще протянула руки к гостю и медленно пошла. Но вдруг ноги подкосились, Светлана опустилась на колени. То ли подействовало жесткое: “Не должен”, — то ли еще что-нибудь, только она запрокинула голову, и из полураскрытых губ вылетел древний вопль, протяжный бабий вой. Так выли над белым телом любимого мужа, истыканным кочевничьими длинными стрелами с черным оперением еще вдовы дружинников князя Игоря. Так вопила и плакала княгиня Ольга на крепостном валу в Путивле.

— Молчи и хлебай свою кашу полной ложкой, — прошипел сквозь зубы Миша. — В конце концов, ничего такого про твоего Гену я не сказал.

Светлана вспомнила, что князь Игорь бежал из половецкого плена и вернулся к Ярославне. На мгновение ей сделалось легче. Но ведь многие, слишком многие княжьи дружинники так и не вернулись...

— Он бросил меня. Ушел, — сказала она безнадежно и добавила то, чего боялась больше всего: — Ушел навсегда.

Гость молчал, не убеждая ее, ни разубеждая. Ни малейшей надежды или лазейки... Светлана встала с колен, ссутулившись поплелась к кровати, рухнула в ноги к Альке и спросила, лишь бы спросить что- нибудь:

— Ладно, не говоришь, и не надо. А как там у вас остальные? Как ты сам?

— Вот так-то лучше, — Миша улыбнулся. — Он не бросил тебя, учти. Он должен был сделать это, и сделал. И ты это знаешь. Ты бы не полюбила Гену, если бы он был другой...

В словах Миши почудился некий намек. Светлана так и впилась жадным взглядом в губы гостя... Однако Миша уже говорил с полнейшим беспристрастием:

— Борух Пинхусович теперь в четвертом мире, я сам обосновался во втором, Мышка и Чубик по-прежнему в преисподней.

Светлана тихонько вздрогнула и продолжала играть в вопросы:

— Чем же вы там занимаетесь?

— Да кто чем. Чубик сибаритствует, как тургеневский Аркадий, играет “Рыбачку Соню” и регулярно отмечает Духов день на могиле Федора Величковского. Мы с Мышкой ходим парой, только теперь в разных мирах. Борух Пинхусович был абсолютно прав насчет ее имени: она как хозяйка встречает вновь прибывших, заботится о них. Ее волосы окончательно отросли и просто великолепны. Еще даже лучше, чем были на самом деле.

— А ты?

— Госпожа Мышка помогает сориентироваться, взять себя в руки и не делать глупостей в своем мире, я в своем, — Миша выразительно посмотрел на Светлану. — А таких, кто делает глупости, в последнее время ой как много. Гораздо больше чем надо.

Они помолчали. Светлана вяло обдумывала услышанное и постепенно все больше удивлялась, почему Миша ни слова не сказал о Соне. Ведь Юра... то есть она была... был... в общем, ближе всего к пусюнчику была Соня. Так в чем же дело?

— С Соней особая история, — нарушив обещание не отвечать на мысли сказал гость. — Она поднялась во второй мир, да не смогла уйти и удержаться далеко от тебя... и ушла вслед за тобой. Короче, ты стала ее камнем, неудержимо тянущим на землю. Теперь Соня вместе с тобой и как всегда помогает тебе.

Светлана удивленно уставилась на Мишу. Значит, Соня тоже на земле! Самая верная, близкая душа, продолжает заботиться о ней...

— Гена, — догадалась Светлана, со смешанным чувством радости, восторга и страха за судьбу любимого человека думая, что вот он как всегда спасает ее, да еще и Альку, в далеком Чернобыле.

— Нет, — гость отрицательно мотнул головой. — С Генкой ты могла и не встретиться, а Соня непременно хотела быть рядом с тобой. В любом случае. Понимаешь? Рядом — и помочь тебе выполнить задуманное Юрой, потому что ты очевидно провалилась, замолчав после первого же разговора с Ольгой Васильевной.

Светлана лихорадочно перебирала в уме имена всех своих подружек, периодически возвращаясь к Генке.

— Ну и туго ты соображаешь, пусюнчик!

Кто же? Кто? Не мама же с папой, они старше... Стоп-стоп, что-то в этом есть... Ее мама и она, ее дочь. Мама — и дочь...

Мама!!!

Привстав на вытянутых руках Светлана с ужасом смотрела на Альку.

— Наконец-то додумался. Поздравляю, пусюнчик.

Светлане казалось, что волосы шевелятся на голове, а тело медленно покрывается противной липкой испариной и “гусиной” кожей.

Это как же так?! Вот это маленькое беззащитное существо и есть Соня?! Это такая помощница?!

— Вот именно, помощница. Я же не сказал “защищать”, я сказал “помочь выполнить задуманное”. Твоя дочь может родиться только от тебя. О ней ты волей-неволей станешь заботиться (чему и должна учиться) и ее будешь оберегать от следующей беды.

— К-какой такой с-следующей?

У Светланы дрожала нижняя челюсть. Миша выпрямился и словно бы вырос. Голос его звучал глухо:

— Которая будет еще через двадцать лет. Думаешь, Чернобыль — это последняя катастрофа? Как бы не так! Твое поколение получило оплеуху, как и предыдущее, но люди, кажется, опять ничему не научились.

— Это уже сейчас видно? — с замиранием сердца спросила Светлана.

— К сожалению. Но у людей есть пока еще двадцать лет, чтобы одуматься. На этот раз было даровано пять дополнительных лет отсрочки; в следующий раз лишние годы могут быть забраны, может вновь будет отсрочка. Этого даже я не знаю. Не знаю также, что именно произойдет. Но могу сказать точно: на очереди поколение твоей Аленьки.

Светлана подползла к Але на животе и нависла над ней, словно желая закрыть телом дочурку от любой неведомой угрозы. И слышалось ей тиканье то ли стареньких ходиков в комнате у бабы Нади, то ли часов судьбы.