– Я должен проверить, – сказал он. – Я должен знать.
Пенелопа кивнула и затормозила на углу Оук-авеню.
– Теперь куда? Налево или направо?
– Направо.
Она свернула на нужную улицу, и Кевин показал на третий дом слева. Девушка поставила машину у тротуара, а он сидел, не шелохнувшись, с колотящимся сердцем. Газон был усеян пустыми винными бутылками. На ветке дерева висели разорванные и окровавленные трусы.
Тишина на улице казалась зловещей.
Автомобиля у дома не было, входные двери раскрыты, причем внутренняя сломана и сброшена с петель. Кевин напряженно вглядывался, стараясь через темный дверной проем что-то увидеть в слабо освещенном помещении дома. Поджилки дрогнули.
С трудом сдерживая рвоту, он повернулся к Пенелопе.
– Подожди меня здесь.
– Нет. Я пойду с…
– Подожди здесь, – приказал он. – Сиди в машине, запри все двери, и пусть работает мотор. Если я не появлюсь через пять минут или если ты увидишь или услышишь что-нибудь странное, сразу же отваливай. Меня не жди.
Ее губы сжались, будто она собралась с ним спорить, но затем, взглянув ему в глаза, она согласно кивнула.
– Хорошо. – Выражение ее лица смягчилось. – Я подожду здесь.
Кевин открыл дверь машины и вышел. Сзади Пенелопа защелкнула замок. Он нервничал и очень боялся. Ему хотелось добежать до дома как можно скорее и громко позвать: «Мама! Папа!» – но он заставил себя идти медленно, острожно переставляя ноги, приближаясь к цели шаг за шагом. Окно в гостиной было разбито, это он увидел, когда подошел ближе, и, поднимаясь на крыльцо, уже приготовил себя к самому худшему.
Внутри было темно. И тихо. В застоялом воздухе пахло чем-то тяжелым, кисло-сладким, чем-то, о чем ему не хотелось думать. Гостиная являла собой жалкое зрелище. Все лампы были разбиты, столы у стулья сломаны, диван перевернут, но тел нигде видно не было. Где же родители? Он осторожно пересек гостиную и повернул за угол в столовую.
Ничего.
Тихо ступая, он добрался до кухни. Холодильник был открыт, его содержимое было разбросано по полу – салат плавал в луже молока, тут же валялись каша из йогурта, растерзанные хот-доги и остатки спагетти. Он крепко сжал кулаки, чтобы не дрожали руки. В общем-то пока все было не столько пугающим, сколько огорчительным. Он надеялся, что родители живы и, возможно, невредимы, но если это так, то ему лучше с ними не встречаться.
Он вышел из кухни в холл и чуть не споткнулся о… голову девушки-подростка.
Крик, непроизвольно вырвавшийся из его груди, был жутким, мучительным и таким сильным, что у него заболело горло. Не в силах остановиться, он продолжал кричать, пока наверху не отворилась дверь спальни и не появились вначале мать, а за ней и отец. Абсолютно голые, пьяные и измазанные засохшей кровью, они начали спускаться.
Оба широко и похотливо ему улыбались.
Молодой человек помчался вон из дома, натыкаясь на мебель, спотыкаясь об обломки. Спрыгнул с крыльца веранды и бросился что есть силы через двор. Пенелопа уже завела машину и открыла дверцу. Он прыгнул на сиденье рядом с ней, и они быстро отъехали. Он посмотрел в заднее стекло, но родителей не было видно.
Затем повернулся вперед. Сердце бешено колотилось, руки дрожали, лицо дергалось.
У самой Пенелопы лицо было каменным.
– Что случилось?
Он глубоко вздохнул.
– Мои родители.
– Живы или мертвы?
– Живы.
Пенелопа кивнула. Больше он не сказал ничего.
Они свернули налево, на следующую улицу, затем снова налево, пока не выехали на Монтичелло.
– Допустим, мы получим откуда-нибудь помощь, допустим, позовем полицию, или Национальную гвардию, или кого угодно, но что они смогут сделать? – спросил Кевин. – Как смогут остановить все это?
Пенелопа покачала головой.
– Не знаю.
– Может быть, вообще ничего нельзя сделать. Может быть, они…
– Черт возьми, мы с тобой всего лишь школьники, хотя и выпускники! Откуда нам знать, как справиться со всем этим? Это их работа. Они будут знать, что делать. Что-нибудь придумают.
– Я не… я только не хочу, чтобы что-то случилось с моими родителями, – с трудом выдавил Кевин.
– Я знаю, – мягко ответила Пенелопа.
