Включив одновременно зажигание и станцию, на каждой волне они услышали пьяное бормотание и ничего больше.
– Я вызываю всех, кто меня сейчас слышит! – объявила Пенелопа. – Есть кто-нибудь? Отзовитесь!
– Есть кто-нибудь? – раздался издевательский ответ.
Они просидели в кабине с полчаса, шаря по всем диапазонам, пытаясь найти хоть что-нибудь, надеясь вопреки всему, что кто-нибудь, где-нибудь, в каком-нибудь грузовике на дороге услышит их и отзовется, но единственным ответом им были глумливые, грязные ругательства пьяных фанатов Диониса. Причем уровень непристойности возрастал.
В конце концов обескураженный Кевин повесил микрофон, выключил станцию и устало произнес:
– Становится поздно. Поехали. Мы ведь не хотим, чтобы нас захватили здесь после наступления темноты.
– В этом ты прав, – согласился Джек.
Пенелопа кивнула и направилась к «мерседесу».
«Сколько сегодня будет длиться ночь? – спросила она себя. – Десять часов? Двенадцать?»
До дома Холбрука они ехали в молчании.
Глава 10
Эйприл разбила пустую бутылку о лоб мужчины, на котором сидела верхом, и в тот момент, когда он потерял сознание, достигла оргазма. Его подрагивающие веки закрылись, из разодранной кожи текла кровь, но плоть была еще тверда, и она в последнем порыве экстаза, который сотрясал все ее тело, прижалась к нему.
А затем повалилась на окровавленную траву.
Менады собирались сегодня ночью устроить большую оргию.
Она об этом знала, хотя ей они пока ничего не говорили, и, разумеется, была не против принять участие в общем веселье. Но одновременно она испытывала к забавам менад отвращение. «Это все мое воспитание», – предположила она.
Она была менада, такая же, как и они, но воспитывалась отдельно, в относительно нормальном окружении, и, хотя настоящая природа в конце концов победила, внутри все же оставалась какая-то часть существа, которая осуждала и ненавидела ее теперешнее состояние.
«Возможно, во мне больше от матери, чем от отца.
А кем, собственно, была моя мать? Ведь я ее совсем не знаю.
Или, может быть, как-то нарушен мой генетический баланс».
Конечно, все было бы прекрасно, если бы в это была вовлечена только она сама. Это была бы только ее жизнь, и она бы окунулась в нее с головой, не оглядываясь назад, без всяких сожалений.
Но ведь еще был Дион.
Он так хотел жить.
Он заслуживал лучшей участи.
Эйприл пыталась убедить себя, что нет лучшей доли, чем быть богом, что это вершина всего, верх совершенства, но она сама в это не верила. Вероятно, это была ее правда, но не Диона.
Ей хотелось знать, связано ли это с тем, что она его родила. Ей хотелось знать, испытывает ли Фелиция такие же чувства по отношению к Пенелопе. Надо бы спросить.
Если только увидит ее снова.
В последние два дня она очень мало общалась с остальными менадами. И не была уверена, что хочет этого. Она сблизилась с ними перед Возрождением, когда они стали подругами, которые вместе с ней пили в баре. Она обрадовалась тому, что наконец нашла друзей для души, людей, которые ее понимают, с которыми у нее общие интересы.
Но теперь она считала себя отверженной. Она такая же, как и они, – это очевидно, рождена по одной и той же линии и все такое, но Эйприл чувствовала себя отличной от них, другой, из-за того, что они сделали с Дионом.
Как бы ей хотелось вернуть прошлое и никогда не покидать Аризону.
Она подстерегла Диониса, когда он спал вчера на покрытой травой лужайке между деревьями. Подушкой ему служила груда женских тел. Она постояла там некоторое время, глядя на него. Во сне он был более похож на Диона. Огромный, конечно, – это сразу бросалось в глаза, – но черты лица смягчились, и хотя их ни в коей мере нельзя было назвать невинными, все же в этом дремлющем боге она могла разглядеть своего сына.
Она ушла прежде, чем он проснулся.
Они избегали друг друга с момента Возрождения. Она считала, что для Диониса не существует табу насчет кровосмешения, но та его часть, которая по-прежнему была Дионом, видимо, неукоснительно следила за соблюдением дистанции между ними. Она же, в свою очередь, намеренно держалась в стороне, хотя ее раздирали противоречия. Как матери, мысль о том, чтобы иметь с ним секс, была ей отвратительна, но как менада, она…
Она его желала.
Эйприл закрыла глаза, чувствуя, что в затылке начинается тупое покалывание – признак нарастающей головной боли.
– Так ты пойдешь с нами?
