– Тез! – позвала женщина.
– Минуту! – крикнул ей мужчина.
– Я точно знаю адрес. Это дом моих родителей. Я здесь родился. Они здесь живут уже тридцать лет!
– Теперь я здесь живу. Как, вы сказали, зовут ваших родителей?
– Мартин и Элла Джонс.
– Никогда не слышал.
– Они – владельцы этого дома!
– Я его снимаю у мистера Санчеса. Владелец – он. Наверное, вам надо обратиться к нему.
Сердце в моей груди колотилось. Меня заливал пот, хотя воздух был прохладен. Я пытался сохранить спокойствие, пытался себя уговорить, что у всего этого есть рациональное объяснение, что это все какое-то простое недоразумение, но я знал, что это не так. Я проглотил слюну, стараясь не проявить своего страха.
– Вы не могли бы дать мне адрес и телефон мистера Санчеса?
Человек кивнул:
– Конечно. – Он начал было поворачиваться, но остановился. – Вообще-то я не знаю. Мистер Санчес может быть недоволен, если я дам его личный телефон...
– Дайте рабочий. Есть он у вас?
– Да, конечно. Подождите секунду. Он исчез в глубине дома –
Не ожидая, пока он вернется, я спрыгнул с крыльца и побежал к Кроуфордам через газон.
– Эй! – удивился незнакомец у меня за спиной. Что-то крикнула его жена.
Я перешагнул через низкую изгородь, отделявшую наш дом от Кроуфордов, взошел на их крыльцо позвонил. Слава Богу, дверь открыла миссис Кроуфорд. Я боялся, что она может испугаться моего «ирокеза», и постарался принять как можно менее угрожающий вид, но она открыла дверь настежь без всякого страха.
– Да?
– Миссис Кроуфорд! Как хорошо, что вы еще здесь живете! Где мои родители? Я позвонил в дверь, а в нашем доме живет незнакомый человек, который говорит, что никогда о нас не слышал!
Вот теперь в ее глазах уже был страх. Она чуть отодвинулась вглубь от двери, готовая ее захлопнуть при малейшем моем подозрительном движении.
– Кто вы?
Голос ее был старше, чем я помнил, и слабее.
– Я Боб!
– Боб?
– Боб Джонс! Вы меня не помните? – Я видел, что она не помнит. – Я же сын Мартина и Эллы!
– У Мартина и Эллы не было сына.
– Вы же меня в детстве нянчили!
Она начала закрывать дверь.
– Извините...
Я был в такой досаде, что готов был на нее заорать, но заставил себя говорить ровным голосом.
– Вы мне только скажите, где мои родители. Мартин и Элла Джонс. Где они?
Она посмотрела на меня, прищурилась, будто почти узнавая, потом покачала головой, явно оставив попытки вспомнить.
– Где они?
– Джонсы погибли полгода назад в автомобильной катастрофе. Пьяный водитель.
Мои родители погибли.
Она закрыла дверь, а я стоял столбом, не двигаясь, ни на что не реагируя. Щелкнул замок, послышался звук задвигаемого засова. Боковым зрением я видел зашевелившиеся занавески в окне, а за ними лицо миссис Кроуфорд, которая подсматривала в щель между ними. Смутно я слышал, как зовет меня человек, который живет в доме моих родителей – Тез, кажется. Он что-то говорил.
Я хотел заплакать, но не мог. Слишком недолго я думал об их жизни, чтобы сейчас я мог отреагировать на их смерть. У меня не было времени подготовиться к чувству потери. Слишком резким был шок. Я хотел ощутить горе, но не мог. Просто оцепенение.
Медленно я обернулся и направился к тротуару.
Меня не пригласили на похороны моих собственных родителей.
Я хотел бы, чтобы мы были ближе с моими родителями, но всегда считал, что для этого нужно только время, что в конце концов так оно и выйдет, что возраст даст нам некую общую основу, что годы нас объединят. Не то чтобы я это активно планировал или пытался этого добиться – просто общее такое чувство у меня было, но эти смутные надежды постоянно чем-то перечеркивались. Я подумал, что надо было мне быть активнее. Надо было понимать, что всегда может случиться что-нибудь такое, и мне надо было отложить в сторону свое ребячество, мелочные обиды и не дать нашим несогласиям нас разделить. Надо было самому быть к ним ближе, пока была возможность.
Тез все еще меня звал, но я уже не слушал. Я сел в машину, включил зажигание. Отъезжая, я оглянулся на дом Кроуфордов. Миссис Кроуфорд со своим мужем уже открыто глядели в раздвинутые занавески.
Полгода назад. В июне, значит. Мы тогда с Джейн еще были вместе. Я только получил работу.
Почему меня никто не известил? Почему мне не позвонили? Неужели никто не нашел моего имени и адреса среди их бумаг?
Я не думал на самом деле, что мои родители меня не замечали, но, возвращаясь мыслями к детству, я удивился, обнаружив, что воспоминания мои слегка туманны. Я никак не мог вспомнить что-нибудь конкретное, что я делал с мамой, или куда ходил с отцом. Я вспоминал учителей, детей, собачек, кошек, игрушки – и события, с ними связанные, – но от родителей осталось только общее приятное впечатление, что они правильно меня растили. У меня было нормальное, счастливое детство – но те теплые и любовные воспоминания, которые должны бы у меня были быть, отсутствовали. В памяти о моих родителях не было ничего личного.
Может, поэтому и не было между нами той близости. Может быть, я для них был просто типовым ребенком, безличным представителем этой категории, которого они обязаны кормить, одевать и воспитывать.
Нет, этого не может быть. Я не был пустым местом для моих родителей. Они всегда покупали мне подарки на день рождения и на Рождество – вот, хотя бы это. Значит, они обо мне думали. Они всегда приглашали меня на Пасху, на День Благодарения. Я им не был безразличен.
И Джейн я тоже не был безразличен. И это не значило, что я не могу быть Незаметным.
Как раз тогда я только начинал замечать свое состояние, начал осознавать свою истинную природу. Может быть, это было взаимосвязано. Может, когда погибли мои родители, когда люди, которые меня знали и любили, ушли из жизни, все, что раньше во мне ждало своего часа, активизировалось. Может быть, пока они помнили о моем существовании, это мешало мне стать полностью Незаметным.
А с тех пор, как я потерял Джейн, процесс ускорился.
Я выехал на Харбор-Драйв, выпихивая эту мысль у себя из головы, заставляя себя об этом не думать.
А где имущество моих родителей? Продано с аукциона? Роздано на благотворительность? У них не было родственников, кроме меня, а я не получил ничего. Где наши альбомы открыток и фотографий?
Альбомы фотографий. Это сработало, как спусковой крючок.
