— Письмо пришло. Из Швейцарии отправлено. От соседки тети Тани.
У Анны закружилась голова. Она схватилась за стол и продолжала слушать.
— Они пришли и арестовали мистера Ризмана. Гестапо, наверно. Нацисты. Соседка не упомянула, кто именно. Просто написала «они». Рано утром. Он еще одеться не успел. Тетя Таня вышла на крыльцо, начала с ними спорить. Соседи все видели и слышали, но даже высунуться из дома побоялись.
Руди замолчал. Пока он говорил, смотрел куда-то в пространство поверх головы девочки, а теперь вдруг уставился на свою правую руку.
— Я бы, наверное, тоже испугался, — тихо пробормотал он.
Анна ждала. Брат продолжил рассказ.
— Тетя Таня пыталась им объяснить — он старый и больной, пробовала их остановить, но они просто не обратили на нее внимания. Оттолкнули, вошли и забрали его. Прямо как был, в пижаме и тапочках. Тут тетя Таня велела им подождать — она пойдет с ним. Мистер Ризман сказал: 'Иди немедленно в дом'. Кричал на нее, так в письме написано. Но она… она ни за что не хотела сдаваться, от того они, наверно, и послушались — стали ждать. Она убежала в дом и вернулась с чемоданчиком, очками и палкой свекра. И их забрали — обоих.
Голос Руди задрожал. Он едва смог произнести последние слова, остановился и закрыл ладонью рот.
— Куда их забрали? А потом что? Руди, рассказывай дальше!
— Это все, — раздался бесцветный, ничего не выражающий голос. — С тех пор их никто не видел. Соседи не осмеливаются задавать вопросы. Соседка, которая прислала письмо, даже имена упоминать побоялась, просто пишет про тетю Таню — «она», а про мистера Ризмана — «старик». Они с папой дружили с детства, вот она и написала, но имени своего не поставила. Папа догадывается, кто отправил письмо, но точно не уверен. Их больше нет, Анна. Может, они в тюрьме… но никому не известно. Просто исчезли.
Руди остановился так же внезапно, как и начал. Анна стояла, выпрямившись, не зная, что делать, что говорить. Она онемела от отчаянья. Девочка вдруг вспомнила отца Герды Хоффман. Он исчез задолго до их отъезда из Франкфурта, и его тоже никто не видел и ничего о нем не слышал.
Руди уронил голову на руки и заплакал. Анна никогда раньше не видела брата плачущим, даже вообразить такого не могла. Рыдания брата еще ярче высветили описанную им картину. Наверно, он тоже, пока говорил, все себе живо представлял — словно сам был там.
Вроде соседки, которая написала письмо. Ему тоже кажется — он бы спрятался, не решился помочь.
Рыдания брата потрясли девочку даже сильнее рассказа. Руди всегда такой волевой, неуязвимый. А тут его рука на столе как будто кричит о помощи!
Анна, поколебавшись мгновенье, накрыла ладошкой большую руку брата. Рука повернулась ладонью вверх и крепко сжала девочкину руку.
— Бедный папа, — прошептала Анна.
Даже теперь, когда ей самой ужасно плохо, первая мысль — об отце. Если они так горюют, то каково ему?
Но вдруг до нее дошло — о брате тоже надо подумать, у него в душе полный мрак, а он все-таки остался, вспомнил о ней, ждал ее возвращения домой.
— Руди, — медленно произнесла девочка, когда глухие рыдания стали понемногу затихать. — Руди, у меня очень плохо с алгеброй.
Он посмотрел на сестру, будто она вдруг заговорила по-китайски, будто не знал, кто перед ним и что они вообще здесь делают.
— Руди, — настойчиво повторила девочка, словно не в силах остановиться. — Я не понимаю, зачем надо менять минус на плюс, когда вычитаешь отрицательное число. Это же нелепо — складывать, когда надо вычитать.
Руди по-прежнему смотрел непонимающим взором. 'Наверно, все ужасно просто, ему и невдомек, о чем я говорю. Лучше бы мне рта не раскрывать'. Тут лицо брата чуть-чуть оживилось. Он помолчал пару минут, а когда заговорил, Анна услышала совсем не то, что ожидала.
— Помнишь, папа придумал игру в карты? Он всегда выигрывает, правда?
Анна кивнула, все еще не отпуская руки брата, хотя его хватка немного ослабла.
— Когда проигрываешь, теряешь очки, значит, они с минусом, так?
Девочка снова кивнула. Причем тут карты? Непонятно.
— Когда ты проиграла два раза, как подсчитать, сколько всего очков потеряно?
— Сложить их.
— Но они все с минусом, — брат взглянул сестренке прямо в лицо. — Минус означает вычитание, да, Анна? А ты меняешь минус на плюс…
Внезапно у Анны из головы вылетело все: исчезновение тети Тани, рыдания Руди, одиночество и горе папы. Полутемная кухня ярко осветилась.
— Поняла! Поняла! Как просто ты все объяснил! Ну, почему я сама не сообразила?
Руди отпустил ее руку и улыбнулся. Встал, такой высокий, будто еще вырос со вчерашнего дня.
— Нет, ты додумалась сама. Пойдем в магазин, нехорошо, что папа там совсем один.
По дороге в магазин оба молчали. Анна от смущения — говорить об алгебре, когда такое произошло! И все же девочка ужасно радовалась: сколько времени ничего не понимала, а тут Руди помог, и выяснилось — проще простого! Да и брату, наверно, стыдно за свои слезы. Она же их видела! А может, нечего стыдиться? Он так изменился с тех пор, как война началась. Порой кажется, что старший брат, которого девочка всю жизнь боялась и всеми силами избегала, исчез, а вместо него появился настоящий друг.
Папа действительно был в магазине совсем один. Ни Руди, ни Анна не удивились. Большинство старых покупателей ушло в другие места — не хотели иметь дело с немцами. Но, поскольку на фронте почти ничего не происходило, кое-кто стал потихоньку возвращаться. 'Мы ближе всего, — объяснял папа. — Но как только канадцы начнут погибать, все опять вспомнят, что я немец'.
— Как мама? — спросил отец, когда они вошли.
Руди промолчал, отвечать пришлось сестре. Перед уходом Анна сбегала наверх, предупредить Гретхен. Мама лежала и громко всхлипывала.
— Если бы только Таня нас послушала! — донеслись до девочки мамины рыдания. — Эрнст же пытался ее уговорить! И я с ней все время спорила! И зачем ей понадобилось переезжать к свекру? Чем она ему помогла? Почему не дала им его забрать? Погибнет ведь ни за что!
— Мама отдыхает, — ответила Анна. Папа, наверно, сам догадается — спокойным ее отдых не назовешь.
Странно, похоже, мама начисто забыла — она сама, как тетя Таня, ужасно не хотела переезжать в Канаду, умоляла папу никуда не ехать.
Папа слабо улыбнулся, потрепал Анну по щеке и принялся считать деньги в кассе. Кажется, денег там немало, но все больше мелочь, бумажек почти нет.
Руди помогал папе, пальцы проворные, считает в уме молниеносно. Наблюдая за ними, Анна пыталась придумать — чем бы развеселить папу.
— Папа, я сегодня поняла, почему при вычитании отрицательного числа надо менять минус на плюс, — произнесла девочка. — Мне Руди объяснил. Мистер Мак-Нейр велел — попроси Руди помочь. Он сказал: 'Руди — мой лучший ученик за все годы работы в школе, замечательный математический ум'.
Папа перестал считать деньги и взглянул сначала на дочь, потом на сына — такого высокого и взрослого.
— Рад, что блестящий математический ум сумел помочь сестре, — поддразнил он сына. Руди мотнул головой, и горсть мелочи, которую он пересчитывал, со звоном рассыпалась по прилавку.
— Папа, мне восемнадцать! — закричал он. — А в мире война! И все, что я могу, — помочь Анне с простейшей задачкой по алгебре! Какой от меня прок?
— И вовсе даже не простейшей, — пробормотала Анна, собирая четвертаки.
— Руди, на самом деле войны еще нет. Пока нет. Да, мир на волоске от войны. И она начнется. А для юноши с блестящим математическим умом очень важно оттачивать этот самый ум, чтобы, когда придет время, он мог бы принести настоящую пользу. Я знаю, ты уже несколько месяцев пытаешься понять, в чем
