И делает это, по мнению Гиффорда Стивенса, без всякой цели, единственно из желания поразвлечься.
М-да, таинственный Стивенс!..
Чего Ян только не делал, чтобы связаться с этим человеком, которого Бакли в шутку называет 'сумаспрофом'! Увы, профессор оставался недосягаем. Телефонный номер, указанный в конце 'диссертации', уже не существовал. Ян перебрал все мыслимые способы найти Стивенса: звонил в информационные службы всех городов и городков округа Орандж; связался с издательством, которое выпустило книгу Стивенса 'Огонь как средство борьбы с нечистой силой'; даже обратился в калифорнийский отдел Си-эн-эн с запросом, не сохранился ли у них телефон или адрес того специалиста-взрывника, который комментировал трагедию в университете Мехико.
Никаких результатов.
В общем-то Ян не удивился — совершенно очевидно, что у Стивенса есть основательные резоны оставаться неуловимым. Однако невозможность пообщаться с 'сумаспрофом' действовала Яну на нервы: как-никак именно Стивенс сказал 'а' в этой истории, он столкнул первый камень, который вызвал горную лавину... Короче, раздразнил их тайной — и смылся.
Сейчас Стивенс скорее всего в одном из тех университетов, которые он считает 'больными'. Сколачивает из профессоров отряд по борьбе со Злом.
Одного Ян не мог взять в толк. Нет сомнений в том, что Гиффорд Стивенс — яростный борец, агрессивный фанатик. Ян понял это сразу же, еще во время их короткого разговора в аудитории после занятия. И поэтому возникал естественный вопрос: как мог яростный борец и фанатик заниматься такими пустяками, как рассылка чертежей университетских зданий и записочек с рецептом взрывчатки или заказ редкой книги для местного книжного магазинчика? Не вяжется это ребячество с образом исступленного злоборца! Ведь, по мнению Гиффорда Стивенса, ситуация не просто серьезная, а трагическая, чреватая чуть ли не вселенской катастрофой.
Возможно, Бакли все-таки прав и Стивенс действительно сумасшедший профессор — 'сумаспроф'?
Пока Ян размышлял, студенты разошлись. Эмерсон взял свою папку, выключил свет в аудитории и запер дверь.
Обычно в столь поздний час в коридоре уже царила гробовая тишина. Его семинар заканчивался последним, когда в здании больше не оставалось студентов. А сегодня он еще и затянул его на добрых пятнадцать минут.
Однако сейчас со стороны лифтов доносился какой-то шум. Ян прислушался. Похоже, это хоровое ритмическое пение, напоминавшее ритуальное завывание. В высшей степени странно!.. Звуки показались Яну настолько неуместными — в таком месте и в такой час! — что у него поневоле пробежал холодок по спине.
По мере того как он шагал по слабо освещенному коридору к лифтам, звуки становились все громче.
Наконец он сообразил, что пение доносится из аудитории, где Элизабет Соммерсби обычно ведет семинар по творчеству Д. Г. Лоуренса.
Только ее семинар заканчивается в девять. А сейчас уже одиннадцатый час...
Дверь в аудиторию была открыта. Оттуда лился свет.
Что же там происходит, черт возьми?
Осторожность подсказала Яну, что тут дело нечисто и праздное любопытство может дорого обойтись. Надо развернуться на сто восемьдесят градусов и тихо удирать по лестнице. Однако в итоге любопытство победило страх. Он медленно двинулся в сторону света, лившегося из единственной открытой двери.
И различил голос Элизабет Соммерсби. Стало быть, ее семинар затянулся на лишний час? Ну и ну...
Однако в следующий момент Ян отбросил эту мысль. Студенты не поют хором на занятиях по творчеству Д. Г. Лоуренса. К тому же доносилось и легкое притоптывание множества ног. Ба! Да они еще и танцуют! Ничего себе!
Ян подкрался на цыпочках к открытой двери, прижался к стене и стал прислушиваться.
Сначала он услышал голос Элизабет Соммерсби:
— Теперь мы знаем, что книга 'Змея с плюмажем' является вершиной творчества Лоуренса, самым ясным и зрелым изложением его философских взглядов и миропонимания. Лоуренс свято верил в необходимость и разумность существования сверхчеловека. В стройной теории сверхчеловека Лоуренс сплавил все свои прежние политические, религиозные и сексуальные концепции, которые существовали в эмбриональной форме в его раннем творчестве, а затем будут изложены в разжиженном виде в его поздних романах. Но именно в 'Змее с плюмажем' блестяще сконцентрированы итоги размышлений всей его жизни.
— Утренняя Звезда! — хором пропели-проскандировали студенты.
— Да, Утренняя Звезда! — подхватила Элизабет Соммерсби, и ее голос вдруг опустился на октаву, когда она полупропела:
— Мы собрались здесь, дабы восславить Утреннюю Звезду!
— У-у-утренняя Звезда-а-а!
— Кто хозяин семинара? Я! Правильно?
— Так точно! — в один голос, по-военному рявкнули студенты.
Ян услышал неожиданный звук — словно кнут ударил по деревянному полу.
— Я хозяйка, а вы мои рабы! Правильно?
— Так точно!
Новый удар кнута — как выстрел.
— А теперь закройте дверь. Наступает время секса. Пора нам убедиться в том, что Лоуренс был прав, утверждая, что 'секс может быть прекрасен, если люди блюдут его силу, преклоняются перед ним, как перед божеством, и позволяют ему наполнить собой весь мир'.
Господи, неужели это говорит Элизабет Соммерсби? Та самая закомплексованная ханжа с постной рожей старой девы, которую не знаешь жалеть или презирать! Ян ушам своим не верил.
Из аудитории вышел молодой парень — совершенно голый мускулистый здоровяк. Ян в растерянности и страхе сделал шаг назад — спрятаться было негде, бежать поздно. Однако голый студент лишь рассеянно улыбнулся ему и захлопнул дверь.
Снова из аудитории донеслось размеренное пение:
— Да сольется кровь с кровью! Да сольется кровь с кровью!
— А теперь предадимся сексу! — раздался яростный вопль Элизабет Соммерсби.
Ян стоял и слушал. Волосы шевелились у него на голове. Из аудитории неслись сладострастные стоны и вскрики. Кто-то выл от боли. Ян обливался потом.
Он хотел открыть дверь, заглянуть внутрь, выяснить, что же там происходит, на этом шабаше, затеянном профессоршей...
Но здравый смысл и осторожность заставили его бежать прочь — и по мере сил тихо.
Как только дверь лифта открылась, он проворно скользнул внутрь и нажал кнопку первого этажа. Потом бессильно прислонился спиной к стенке кабины и закрыл глаза...
Формально в общежитии было что-то вроде комендантского часа — с такого-то по такое-то время все студенты должны находиться в своих комнатах, а не слоняться по коридорам или сидеть у соседей. Разумеется, существовал также и запрет на прием гостей после одиннадцати вечера.
Однако за соблюдением этих правил никто никогда не следил.
Нарушая первое из вышеперечисленных правил, Джим сидел в комнате у Хоуви и обсуждал с другом второе из вышеперечисленных правил. Было уже за полночь. Джим философствовал вслух по поводу того, сможет ли он незаметно провести Фейт в свою комнату — ему хотелось, чтобы она как-нибудь осталась у него на ночь.
Хоуви отвечал, что администрация общежития скорее всего посмотрит на это сквозь пальцы. А вот мать девушки вряд ли будет обрадована.
Джим возразил, что мамаша Фейт и не заметит отсутствия дочери — разве что через неделю! Она
