решалась судьба некогда грозного диктатора. Из Донго Муссолини с его возлюбленной перевезли в Медзегру и там расстреляли.
Какие страшные человеческие деяния помнит прекрасное озеро! Может быть, именно поэтому было Свете так грустно на его прекрасных берегах.
И еще оказалось… Мистическая история: за десять лет до смерти Муссолини проезжал возле Медзегры. Места там опасные. Дороги серпантином, обрывы. Его машина чуть не упала тогда с обрыва. Муссолини воскликнул: «Будь проклято это место!» Именно там он и был расстрелян.
Как же поступили с беспомощным телом те, кто недавно готов был целовать следы ног своего вождя? Тело его (вместе с телами других расстрелянных) повесили вверх ногами на миланской бензоколонке. Потом веревки подрезали и кинули тела в сточную канаву, а после зарыли на миланском кладбище, в безымянной могиле. Через год тело Муссолини было эксгумировано и похищено. Через несколько месяцев его обнаружили, но еще долгих десять лет его не предавали земле, не могли добиться согласия в этом наверняка уже безразличном дуче вопросе. Потом все же захоронили в семейном склепе в Предаппио. Там, где родился, там нашлось и вечное упокоение.
Расспрашивая тех, кто жил в годы правления дуче, Света не удивлялась, слушая похвалы в его адрес. Все, как один, утверждали, что был порядок, был энтузиазм. В точности так, как говорили многие свидетели сталинских времен у нее на родине.
Постепенно, благодаря Любиным изысканиям, стала Света понимать, как глубоко в плоть и кровь народа вошли некоторые афоризмы дуче. Люба как-то прочитала ей по телефону несколько крылатых фраз, которые, как оказалось, часто повторял Марио:
– Только идиоты и мертвецы не меняют своих убеждений, мы разумные люди, и мы их меняем.
Света не раз поражалась цинизму этой фразы. Но Марио отвечал:
– Это честно. Только и всего. Кто-то называет правду цинизмом.
Света этого не принимала. Но и не спорила. Было бы из-за чего… Из-за слов. Стоило ли? И – кому что докажешь?
А еще муж говорил:
– Наша программа проста. Мы хотим…
Дальше следовало кратко сформулированное желание. И оказалось, это он повторял слова Муссолини:
– Наша программа проста. Мы хотим управлять Италией.
Ничего себе! Круто! Хотя что из того, что Марио цитирует основателя фашизма? Они-то вон сколько раз повторяют: «Жить стало лучше, жить стало веселей…» А это слова их диктарора. Да еще произнесенные в пору самых страшных кровавых репрессий.
Много чего еще мы повторяем, не задумываясь, ради красного словца… Просто интересно, когда узнаешь, откуда ноги растут.
Кстати, однажды Люба зачитала такое, с чем Света внутренне не могла не согласиться. Исходя из собственных же наблюдений, из крушения собственных же мифов.
– В демократии отталкивают три вещи: бесхребетность, привычка коллективной безответственности и ложный миф о всеобщем счастье и безостановочном прогрессе.
Именно так. Впрочем, об этом еще когда Пушкин писал, несколько с иной стороны, правда:
«С изумлением увидели демократию в ее отвратительном цинизме, в ее жестоких предрассудках, в ее нестерпимом тиранстве. Все благородное, бескорыстное, все возвышающее душу человеческую – подавленное неумолимым эгоизмом и страстию к довольству (…), – такова картина Американских Штатов, недавно выставленная перед нами»[25].
Ни одно человеческое устройство не совершенно. Нет рая на земле… Нет панацеи… Нечего и бросаться сломя голову к очередным забрезжившим среди сумерек райским кущам. Неизвестно ведь, какую цену придется платить за пребывание в «раю»… Чем одурят, кого убивать прикажут…
Итак, Люба еще что-то нарыла. Явно нечто, глубоко ее взволновавшее, раз зовет приехать, а не по телефону зачитывает.
Света отправилась на озеро Комо.
Счастливая и, в общем-то, беззаботная. Без каких бы то ни было предчувствий, тревог, волнений. Ведь все хорошо было в ее добром мире. Хорошо и незыблемо. Ну что могло измениться? Не считая, разумеется, роковых случайностей. Тут все мы под Богом ходим. Прописная истина. А в остальном – все устроено прочно. Лишь бы все здоровы были. И все идет к лучшему.
Вот об этом главное помнить: все к лучшему. То есть: абсолютно все.
Люба вела себя необычно. Нервничала, что ли. А Света немного дергалась, потому что хотела успеть домой к ужину. Значит, было у нее в запасе не больше полутора часов на то, чтобы поболтать с подругой, плюс два часа на дорогу домой. А еще лучше: минут сорок поболтать и потом посидеть столько же у озера, которое всегда, так Свете казалось, делилось с ней чем-то самым сокровенным.
А Люба не очень торопилась, предложила чайку, то да се. К счастью, отношения их были далеки от церемонности.
– Люб, давай скорей, скажи, что ты такого нашла? А то у меня муж дома один стынет. Только прилетел после недели разлуки. Мне бы к ужину, понимаешь?
– Ладно, Свет. Может, я и не права. Но раз уж так сложилось, что дано мне было узнать… И раз мы дружим… Если что не так – плюнь, забудь и все. Хорошо?
– Договорились.
Люба показала ей удивительные находки. Она, оказывается, в своих газетных изысканиях далеко уже ушла от времен Муссолини. Подошла вплотную к тому времени, когда родилась Светка. И не только родилась, но и прожила уже года два. Газетные подшивки лежали на большом столе. С разноцветными закладками.
– Смотри, узнаешь? – распахнула Люба желтоватый газетный лист.
Еще бы не узнать! Конечно – да. На фото красовалась ее семья. Вернее, часть ее будущей семьи: свекор, вполне молодой, стройный, с эффектной прической; свекровь, непривычно для Светки широко и молодо улыбающаяся, сосредоточенный на своих мыслях черноглазый красавец Марио лет примерно пяти и…
– А это кто же с ними? – удивилась Светлана, указывая на младенца в кружевах, которого держала в объятиях мама Марио.
– Это сестра твоего мужа. Тут ее крестины, – скупо прокомментировала Люба.
– Странно, почему никто из них никогда не говорил о сестре Марио, – растерялась Света.
Нехорошо ей стало почему-то. Заныло под сердцем.
Света и прежде задавала себе некоторые вопросы, о которых потом сама же и забывала благополучно в кутерьме жизни.
Вот сооружала она как-то для Андрейки семейный альбом. Ну, там – генеалогическое древо, кто папа, кто мама, деда, баба, внучка, Жучка, мышка-норушка… Короче, засунула туда кучу фотографий своих родственников, стала просить у свекрови их фамильные портреты. Да чтоб в развитии: от детства, юности и далее до сегодняшних дней. Свекровь долго ничего не передавала. Светка напоминала, напоминала. Наконец, получила долгожданные иллюстрации к книге жизни собственного сына. И что же там было? Фото свекра, вполне свежее, такое же фото свекрови, фото Марио: новорожденный, школьник, студент. И это все! Однако – что дали, то дали. Светка подклеила в альбом еще кучу фотографий, на которых были они с Марио, и забыла об этом. Сейчас же вспомнилось то недоумение: почему так мало свидетельств прежней жизни ее родни по линии мужа?
Так что же за этим стоит?
– Смотри, что тут дальше, – вздохнула Люба, перелистывая газеты.
Дальше шло небольшое, но кричащее сообщение, снабженное фотографией знакомого Светке дома. Это тот самый дом, в котором проходила их с Марио свадьба. Тот самый, в котором сейчас у своих дедушки с бабушкой гостит Андрейка. Газета сообщала о странной смерти малютки Миреллы. Официальная версия: едва умеющая ходить малютка волею злого рока сорвалась с галереи второго этажа и разбилась. Однако дотошный журналист, когда-то побывавший в том самом доме на официальном приеме, отмечал, что сие возможным не представляется. Малышка не акробат, залезть на парапет не сумела бы: слишком высокий.
