Так вот оно о чем!
Утром Елена Михайловна с удивлением вспоминала ночной театр теней.
Было? Не было?
Случаются же такие сны! Просто натуральная явь!
Полнолуние – источник кошмаров всего живого.
Афанасия была свежа, румяна, улыбчива. Доменик – приветлив и разговорчив. День – тих и прекрасен.
«Приснилось! – смущенно думалось Елене Михайловне. – И рассказать стыдно! От кота… Приходят же сны в благодатных местах!»
Она уже не раз замечала: если все днем хорошо, обязательно приснится какая-то пакость. И наоборот, если страдаешь, сны приходят в утешение, светлые, счастливые.
Однако некоторые эпизоды гадкого ночного кошмара продолжали настырно вертеться в голове, не забывались, как обычно бывает со страшными снами.
Елена знала, что бывают видения пустые, а случаются предупреждающие о чем-то. Главное – воспринять всерьез, прислушаться, постараться понять, что это явилось прошедшей ночью.
Мама давным-давно рассказывала, как однажды всех их, всю семью, спас ее сон.
Летом, на даче, привиделось ей, что у девочек в комнате появился огромный еж. И хочет она взять этого ежа, чтобы всем показать это диво дивное. Трогает его, а от колючек искры в разные стороны, треск, дым, огонь… В общем, полная ерунда. Но маме этот сон не давал покоя целый день. Она даже дочек уложила спать на первом этаже, в пустующей комнатке для гостей. Девочки уснули. Мама с папой и друзьями-соседями сидели себе на веранде. И вдруг опять вспомнился маме этот еж.
– Подождите минуточку, я сейчас, – промолвила она и, как зачарованная, пошла наверх, в пустую комнату девочек.
А там – дым, огонь, искры… Все из сна!
Успели потушить. Проводка старая, руки не доходили поменять. Вот и дождались.
Но сон-то каков! Ведь предупредил! А что могло бы быть… Сгорели бы дотла…
У них это вообще семейное: если видишь искры во сне, думай, где загорится. В прямом и переносном смысле. Вон Манечка рассказывала, как искры у нее из глаз посыпались перед тем, как она сцену в саду, где Свен с юношей сидел, своими глазами увидала.
Искры… искры… Что ж они могут значить-то? Ну вот… Да… Говорили они накануне о пожаре… Что подожгут… Не это ли? Не так ли надо понять?
– Ну и сон мне сегодня приснился! Идиотский, страшный сон, – выговорила она неожиданно для самой себя.
– Полнолуние, – откликнулась Афанасия. – Всегда какой-нибудь кошмар навестит.
– Позвольте я расскажу, – продолжала Елена. – Говорят, если расскажешь, не сбудется. Тут и сбываться-то, собственно, нечему… Но меня тревога не оставляет.
Елена Михайловна принялась рассказывать, перебарывая смущение, но стараясь быть предельно точной.
– И вот представьте, вы мне и говорите, мол, да, я родила его от кота! Мол, от кого еще рожать здесь! И что, мол, такого? Рос нормально, а в тринадцать лет проявилось! Стал оборотнем! И потом все чаем меня поили. Мятным. А я еще думала, что да – от кого тут рожать? И хорошо, что Доменик так ночами превращается. Чтоб хоть чем-то нижних отпугивать. А то что ж? Никакой охраны, никакой сигнализации.
– От кота, – повторил Доменик и засмеялся тонким кошачьим смехом.
– Вещий сон, – тоже смеясь, подтвердила Афанасия. – Точно вещий. На удивление. Ведь отца моего ребенка звали в семье Кот, Котик… С детства имя осталось. Так что воистину: от Кота!
– Нет, вы смотрите, что творится! – поразилась Елена. – Значит, совсем непростой сон! Значит, надо думать дальше…
– Кот мой, где ты, дорогой? – вздохнула, не слушая ее, хозяйка. – Да, все правда. И не от кого тут было рожать. И все свершилось там… А потом он погиб… Молодой, полный сил. Автомобиль… И остались мы одни…
– Это удивительное, невозможное совпадение. Это предупреждающий сон! Я уверена. Послушайте! Послушайте… У нас это семейное. Если случаются такие сны, надо думать… Кому-то грозит опасность…
– Да тут и думать не надо, – произнесла Афанасия жестко, – совершенно ясно насчет опасности. Иначе разве бы мы писали? Умоляли бы приехать? Музею опасность грозит. Ну и, стало быть, нам вместе с ним.
– Я думаю, в опасности Доменик. Музей – безусловно. Возможен поджог. Но что-то еще случится именно с Домеником. Давайте подумаем. Прямо сейчас, – уверенно и настойчиво сказала Елена Михайловна.
Афанасия глянула в сторону сына, словно на что-то решаясь.
– Вполне возможно, они что-то предпримут. Но поджог – в последнюю очередь. Я сейчас все вам скажу. Весь, так сказать, расклад. Местные наши князьки давно хотят и дом заполучить, и картины, и, главное, землю. Уж очень привлекательный, картинный, роскошный ландшафт тут. Царский, можно сказать. Мы до последнего надеялись сохранить музей. Он ведь действительно уникальный – сами видите теперь. Но давным-давно отобрали бы здание и нас отсюда пинками – впервой ли… А только дело-то в том, что земля эта – наша собственность. По всем документам. И дореволюционным, и приватизационным. Все оформлено – не подкопаться. И флигеля – наши. Нашими и оставались все время, даже при советской власти. Основное же здание было, так сказать, передано народу. А в период приватизации и его мы вернули себе. Был такой момент нашей демократической истории. И смотрите, что получается: экспонаты музея принадлежат государству – это папа оформил как дар, мы не претендуем, просим только сохранить. Дом же с прилегающей территорией – наш. Убьют нас – есть наследники. Завещание оформлено, они об этом знают. Сожгут? Ну и что? Землю-то они все равно не получат. Поэтому поджог и убийство им совершать совершенно невыгодно. Что они хотят? Запугать. Сделать так, чтоб мы сами отсюда захотели убраться. Продать им все по минимальной цене – и дело с концом. Отсюда – угрозы. Да, грозили поджечь. Было дело. Тошно вспоминать. Они этих, шпану эту, все настраивают, чтоб житья нам тут не было. Чтоб страху нагнать. Случился у меня разговор недавно с представителем местной нынешней знати. Ох, и лица у них!!! И лицами назвать – грех. Человека все же Бог по своему образу и подобию сотворил. В лицах человеческих порой Лик проступает. А у этих… Образины… Впрочем, я не о том опять… Так вот. Адвоката они ко мне для переговоров заслали. Я ему и растолковала: убивать нет смысла, другие тут появятся наследники, и в большом количестве. Продать – не продадим. Тут музей. Он все не отступал, настырно предлагал договориться. «По-человечески». Это у них так называется, понимаете? Вот мы и думали: после того разговора что-то они должны предпринять. Не знаем пока что. Но наверняка какую-то провокацию нам готовят. И тут нечаянная радость – звонок из министерства. Письмо дошло. Вы приехали. Нам бы картины уберечь сейчас. Потом будет легче. Если из столицы за всем этим присмотр будет, контроль. А мы бы уж и улетели отсюда. Устали – признаюсь. И, конечно же, мне тревожно.
– Тревожно… Это не то слово… Вы знаете, какие подставы организовывают. Устроят ад… Мне и сестра, и племянник – они оба в журналистике сейчас – такое рассказывают порой, что никакой вымысел с правдой не сравнится. И пытки, и уголовные дела… тут все подпишешь и все отдашь. И знаете, я что думаю? Действовать нам надо немедленно. Счет сейчас не на дни идет и даже не на часы. На минуты. Я так чувствую. Надо что-то делать…
– Мы думали… Вот Доменик… Мысль была: под эгиду ЮНЕСКО[11] попроситься. Все-таки уникальный памятник культуры. И возможность решить этот вопрос есть. Но для начала ваше заключение требовалось, – неуверенно выдавила из себя Афанасия, решившаяся поведать самое сокровенное, – если признают памятником культуры общечеловеческого масштаба, эти наши вряд ли полезут.
– Отличная мысль! – возрадовалась Елена Михайловна. – Только в данный момент все решает время. Время сейчас против нас. Затянули слишком. Я заключение немедленно напишу. Прямо здесь. Один экземпляр вам оставлю, один с собой… Сестру попрошу помочь. В прессе осветить. И – действовать надо
