Оазис охранялся. Ограничимся лишь констатацией этого факта. Аркадий и Светлана любили друг друга, включая в орбиту своей любви и собственного сына. Доказывая какую-нибудь теорему из их семейной жизни, доказывая, как всегда, свою безукоризненную правоту, Аркадий Андреевич часто восклицал в конце своей тирады: «Во имя нашей любви! Во имя нашей любви!»
Светлана замирала. Эти слова гипнотизировали ее. И в семейном быту стали как-то привычными эти фразы, будто пароль — «Во имя нашей любви!», — когда речь шла об отношениях Аркадия и Светланы, когда речь шла об их отношениях к Олегу.
В тот вечер они долго ходили вокруг клумбы в скверике. И Аркадий Андреевич не раз повторял эту выспреннюю фразу: «Во имя нашей любви!»
— Я должен что-то сделать с ним! — восклицал Аркадий Андреевич. — Во имя нашей любви к сыну!
Перед этим он держал страстный монолог. Суть сводилась примерно к следующему:
— Мы не имеем права, чтобы Олег повторял наши ошибки, даже невольные. Я человек средних способностей, не скрою, это доставляло мне много мучений в жизни. Не думаю, чтоб наш Олег был уникальнее нас. А поэтому ему следует много трудиться. Его отношение к урокам, к школе, его непослушание, эта выходка! Или мы подчиним его себе, или!.. — он многозначительно умолк. И Светлана виновато опустила голову, точно далее следовало самое ужасное: или несчастье, или болезнь, или тюрьма.
Они рассуждали и об этом. Вокруг полно подростков, они сбиваются в какие-то подозрительные стайки, распивают плодово-ягодное вино в подъездах, дерутся между собой, а потом, случается, нападают на прохожих.
Дальнейшее всегда рисовалось им крайне мрачно: пьяный Олег, избитый прохожий, скамья подсудимых. Что и говорить, газеты пестрели подобными историями. И здравомыслящим родителям было о чем порассуждать и чем обеспокоиться.
От клумбы в скверике они уходили просветленные, приняв определенное решение: бороться за сына. Выход Аркадий Андреевич видел только в одном — наставить Олега на истинный путь. А истинный путь — это хорошая учеба. Иные педагоги наносят немалый урон детям, когда внушают им, что будущее их прекрасно и необычно. Нет, трезво считал отец, жизнь не безоблачна и не прекрасна. Прекрасную и безоблачную жизнь надо еще заработать. Страшным, адским трудом. Этот адский труд — он сам, Аркадий Андреевич, вся его жизнь, вся ее суть.
А это значит, что Олег должен быть похожим на отца. Это значит, что Олег должен трудиться еще больше, ибо сегодня попасть в вуз гораздо сложнее, чем раньше. Путь в жизни может быть только один: школа, потом институт. ПТУ или работа — это для многих. И мы не циники, утверждал Аркадий Андреевич, чтобы внушать Олегу, что это путь не для него. И тем не менее это путь в обход, путь не прямой. Прямой путь в русле сознательности, понимания, подчинения, покорности. В конце концов, что здесь плохого? Ведь речь идет о покорности не кому-нибудь, не какой-нибудь злой воле, недоброй силе, а отцу, родному отцу и родной матери.
Тот давний, далекий, отроческий бунт — о нем и вспомнить-то теперь нечего — обернулся для Олега преддверием новой жизни. Жизнь эта состояла в том, что он должен был согласно кивать головой, когда отец, приходя из университета, повторял ему:
— Ты только выбери себе факультет, я тебя подготовлю. Ведь я твой родной отец и в то же время преподаватель университета. Не всем так везет!
Светлана Петровна не отставала от мужа:
— Милый, родной сынуля! Разве ты не видишь, что мы заботимся о тебе, и только о тебе! Наша жизнь определилась, мы не ждем от нее ничего нового. А у тебя все впереди, все в будущем.
Жизнь Олега превращалась в пьесу. Ему отводилась маленькая и скромная роль статиста или актера второстепенного, подающего отдельные реплики. Главными действующими лицами были отец и мать. Их речи, в точном соответствии с законами драматургии, то были диалогами, уточняющими те или иные идеи, то превращались в монологи — восторженные, обличающие или увещевающие.
Олегу, подростку, в то время уже прекрасно сознающему себя, порой казалось, что он находится в каком-то поразительном театре, где идет бесконечная репетиция спектакля, премьера которого так никогда и не состоится.
Он скоро понял: лучше всего внимать, слушать, соглашаясь, — это идеальный вариант, — иногда подавать не очень возразительные реплики. Зато потом можно выйти в туалет или на лестницу и там вздохнуть полной грудью, освобождаясь от этих надоевших речей. Возражать? Спорить? Он не сделал ни единой попытки — таким крепким и логичным был родительский барьер. Не вполне зрелым, но верно чувствующим умом Олег понял: сопротивление бесполезно, лучше плыть по течению, к тому же родители правы, кругом только правы, всегда правы.
О т е ц: Как ты будешь жить там дальше, это в конце концов твое дело. Наш родительский долг — помочь тебе в самом начале пути. Милый Олег, ты не всегда способен понять, что с тобой происходит, ты не всегда знаешь, как тебе надо поступить. И нет ничего странного, если родители подают тебе рациональный совет.
М а т ь: Миленький мой, неужели так трудно понять, что это любовь, это наша любовь к тебе. Мы хотим тебе лишь добра, исключительно добра, непременно добра. Ты кончишь институт, найдешь себе хорошую девушку, будешь счастлив. И век, до седых волос, даже после нашей смерти, станешь благодарить нас за то, что когда-то, в твои смутные годы, мы помогли тебе своим упорством и своим терпением.
О т е ц: Конечно, многие сегодня говорят, что рабочий может заработать гораздо больше, чем специалист, чем инженер, чем врач, чем учитель. Согласен, дорогой. В конце концов, закончив институт, ты можешь пойти рабочим. Никто это не запретит. Но сначала, наш милый, ты должен кончить вуз.
М а т ь: А дороги к этому идут только через хорошую учебу. Если тебе трудно, ты не должен скрывать. Папа поможет тебе, и я не последний человек. В конце концов мы найдем тебе репетиторов, милый Олежек.
Отец не пропускал даже самого малого повода, чтобы не преподнести сыну очередную тираду. Например, вышагивая мимо пивной, он кивал презрительно в сторону и говорил:
— Тебе нравится эта публика, эта компания?
Сын испуганно восклицал:
— Что ты, папа! — будто он только и знал, что топтаться возле этой пивнушки и якшался с этими алкашами.
О т е ц: Люди, потерявшие всякую идею! Полное отсутствие интеллекта и смысла жизни! Нет, дорогой сынок, что ни говори, а смысл жизни дают только знания и только целеустремленное желание реализовать эти знания.
М а т ь: Сыночек, я женщина, и мне очень повезло. Я нашла нашего папу. Я за ним, как за стеной. Но я женщина. Мужчине гораздо труднее. Посмотри, как папа работает, какие ворочает горы. Тебе предстоит то же самое. Не забывай, что ты мужчина, а в будущем — хозяин собственной семьи, ее защита, опора, ее, наконец, кормилец.
О т е ц: Главное в жизни — обрести духовность. В сфере материального производства, дорогой сынок, я имею в виду рабочих, тоже встречаются проявления духовности. Интеллект рабочего резко возрос, но, что ни говори, подлинная, глубинная духовность процветает лишь среди интеллигенции. Это доказано историей, подтверждено опытом.
М а т ь: В конце концов мы с папой не зря выбивались из простых семей и теперь не можем вернуться обратно! Милый Олежек, что делать!
Чувство меры и вкуса изменяло раньше всего Светлане Петровне. Может, оттого, что она была по- женски менее осмотрительна?
К десятому классу Олегу наняли двух репетиторов: по русскому и по литературе. Подтянуть математику и физику ему помогал отец. Светлана Петровна занялась историей. Чем ближе выпускные экзамены, тем короче, лапидарнее и афористичнее фразы родителей в этом домашнем спектакле.
О т е ц: Или ты поступаешь в вуз, или я за твое будущее не дам и ломаного гроша.
М а т ь: Олежек, я создаю тебе все условия. Что ты хочешь на завтрак, на обед, на ужин? Только занимайся, дружочек, не отвлекайся ни секунды. Ты должен, должен, должен! В конце концов отец —
