— Ничего себе, — поднялся Покровский, — уже за полночь. Еще бы не устать.
— Кстати, а где Тихон? — всполошилась Ирина.
— Мать называется, про сына забыла.
— Да ты и заговорил всех.
— Все мы хороши, — заступился Арсений за Михаила. — Тихон в порядке, посмотрите в тот угол.
И действительно, в самом углу, на стареньком кресле, свернувшись калачиком, спал мальчуган. Все сразу стали говорить шепотом.
— Спасибо за вечер. Только… — Арсений запнулся.
— Что-то не так?
— Все так, просто я себя халявщиком почувствовал. Пришел на все готовенькое. Может, мне посуду помыть?
Елена засмеялась.
— Мы с Галиной и Иришкой быстро управимся. Не переживайте.
— Послушайте, Арсений Васильевич, а зачем вам на ночь глядя куда-то идти? — спросил Михаил, уже уносивший сына и остановившийся на пороге.
— Не куда-то, друг мой, в монастырь.
— У нас места хватит. Оставайтесь.
— И то правда, — поддержала мужа Ирина, — завтра выходной, спокойно встанем, попьем чаю.
— Слаб еси. Уговорили. Если и впрямь не обременю…
— Не обремените.
И Покровский пошел за Смирновыми.
Места, действительно, хватило. Покровскому постелили в маленькой комнатке, где у супругов стоял книжный шкаф. Сон не шел, и Арсений решил почитать. Взял первую попавшуюся книгу — и ахнул. Это был роман Булгакова. «Мастер и Маргарита». Вспомнился разговор с Еленой по дороге сюда. Покровский оделся и тихо, стараясь не потревожить хозяев, вышел на улицу.
— Не спится? — услышал он. Это была Елена. Она стояла возле куста бузины и курила.
— Вам, я вижу, тоже.
— Что делать? Типичная сова.
— Тогда я филин… Вы курите?
— А разве не видно?
И вдруг она опять рассмеялась.
— Не обижайтесь.
— Да я и не собирался…
— А мне казалось, что все творческие натуры народ ранимый и обидчивый.
Покровский пожал плечами.
— А я думаю, любого человека обидь, оскорби, унизь — ему будет больно. Не верю в буратин. Хотя, вы правы, среди нашего брата… Ладно, не будем об этом. Как Наташа?
— Уснула. На самом деле я уже почти бросила курить. В доме курить нельзя, на улице днем неудобно. Да и отец Георгий ругает меня за это. Поэтому позволяю себе самую малость, да и то, когда все уснут. Только вы меня не выдавайте Наташе. Обещаете?
— Будет ругать?
— Еще как! Тебе, говорит, батюшка запретил курить. А что делать, отвечаю, если иной раз ну страсть как хочется закурить.
— А что она отвечает?
— Перебори себя — вот что отвечает.
— Н-да, человек она…
— Что замолчали?
— Мне показалось, что Наташа как-то уж очень категорична.
— Но вот сегодня, по поводу Орлова, вы с ней согласны?
— Знаете, чем больше думаю о том разговоре, тем все более соглашаюсь. По крайней мере, что-то в этом есть. Елена Евгеньевна…
— Да? И давайте без Евгеньевны.
— Хорошо. Елена, когда мы шли сюда…
— Я поняла.
— Вы связываете… дар Наташи с ее болезнью?
Молодая женщина долго молчала. Молчал и Покровский. Затем она достала еще одну сигарету. Хотела прикурить, но Арсений взял у нее зажигалку.
— Спасибо. — И опять молчание.
Когда Покровский решил, что ему надо попрощаться и идти спать, Елена заговорила.
— У нас, — она так и сказала: «у нас», — очень редкая болезнь. Называется пневмоторакс. Слышали о такой?
— Нет.
— Если совсем просто: в легкие попадает воздух и тогда… Тогда беда.
— Простите Елена. А разве легкие не для этого и созданы, чтобы в них попадал воздух?
Его собеседница грустно улыбнулась.
— Что ж, придется мне прочитать для вас небольшую лекцию. Я теперь в этом вопросе боо-о-льшой специалист. Найдите мне какой-нибудь прутик. Вон там чуть светлее, отойдем туда.
Покровский нашел прутик и Елена стала рисовать на земле.
— Вот грудная клетка, вот сердце.
— А почему вы нарисовали его в середине? Оно же слева.
— На самом деле сердце находится ближе к центру. Здесь одно легкое, здесь другое… Между грудной клеткой и легкими есть замкнутая полость, называют ее плевральной. В ней воздуха нет, зато есть немного жидкости, чтобы обеспечить трение легких и грудной клетки.
— Своего рода смазка?
— Да. И вот если в эту полость попадает воздух, то легкое коллабируется…
— Что делает?
— Простите, говорю же — мне пора кандидатскую защищать. Коллабируется — это означает сжимается.
— Пока не понял.
— Как у вас в школе с физикой было?
— Если честно, не очень. А сейчас даже правило буравчика забыл.
— Оно и видно. Сжимается потому, что давит на легкое.
— Только для этого надо чем-то пробить грудную клетку.
— Правильно. Пневмоторакс может появиться в результате травмы. Но у нас другое. Слышали вы такое слово — буллы?
— Панские послания вроде буллой называли.
— Буллы — это такие пузырьки с воздухом, диаметром до сантиметра. По-научному — эмфиземоторные пузырьки. Вот у Наташи все легкие в таких пузырьках. Сильный кашель, резкое движение, удар — и пузырек лопается. А иной раз непонятно от чего — берет и лопается.
— И тогда происходит то самое сжатие.
— Да, ведь в полости оказывается воздух.
— И что, ничего нельзя сделать?
— Можно. Сделать операцию. Их как-то прижигают.
— Ну и?
— Что?
— Почему не делаете операцию?
— У Наташи слабенькое сердце. В маму. Мне никто не гарантирует, что она выдержит операцию. Да ее никто не торопится делать. А теперь ждем весны. Весной Наташе исполнится семнадцать. В Москве сразу
