Глава сорок третья.
Что такое любовь?
От отца Николая Сидорин пришел задумчивый и даже мрачный. Как ни пытала его Лиза, он упорно отказывался передать свой разговор со старцем.
— А я тебе все рассказала, — делала она очередную попытку, — а ты…
— Прости, душа моя, но мне велено молчать, аки рыбе.
— Но ко мне ведь это не относится?
— Относится в первую очередь. Придет время…
— И что?
— И ты все узнаешь.
Зато в качестве возмещения «морального ущерба», Асинкрит подробнейшим образом рассказал Лизе о своих планах. О том, что выбор его новой «штаб-квартиры» от него не зависит. Завтра-послезавтра он узнает будет ли это Смоленск, Брянск или Калуга. Рассказал о предстоящей через неделю показательной охоте на волков, где он должен быть обязательно.
— И ты не можешь отказаться? — спросила Лиза, зная нелюбовь Сидорина к подобным мероприятиям.
— Меня не поймут, душа моя. Охота будет проходить где-то на рубеже моей прежней территории…
— Хочешь сказать — нынешней?
— Ну да, и той, что скоро станет моим новым рабочим местом. С кем-то попрощаюсь, с кем-то познакомлюсь. Говорят, ожидается приезд всяческих знаменитостей, вроде политиков и артистов, но это можно пережить.
Лиза вздохнула и, пытаясь придать своему взгляду строгость, посмотрела на Сидорина:
— Только обещай мне на охоте не пить…
— Сколько раз я тебе говорил, что на охоте не пьют?
— А что же столько мужиков, собравшихся в одном месте, делают?
— Охотятся. Пьют после охоты. Но я постараюсь оттуда побыстрее смотаться. И вообще, мы сейчас с тобой не о том говорим.
— Да? А мне кажется, ты со мной вообще разговаривать не хочешь. Вхожу в привычку?
— Конечно же, нет, но если мне было сказано…
— Я все поняла, Сидорин, — перебила Асинкрита Лиза, — старец запретил тебе говорить. Но просто о батюшке ты мне можешь что-то сказать?
— Ты же недавно видела его?
Лиза встала.
— Все, я пошла. Посуду вымоешь сам, конспиратор.
Сидорин взял ее за руку.
— Прости. Сядь. Ты права. Просто старец очень…
— Огорчил тебя? — подсказала Толстикова.
— Точнее будет сказать — опечалил. Так опечалил, что о каких-то деталях вспомнить трудно. Но все-таки можно. Прихожу, а он читает. Знаешь, что?
— Судя по твоему загадочному виду, явно не жития святых.
— Точно. «Два капитана» Каверина.
— А может, он смотрел картинки?
— Нет, читал. Сказал мне, что хорошая книга — любви в ней много. Как же, отвечаю, помню. «Бороться и искать, найти и не сдаваться».
Старец, заметил мою улыбку, говорит: «Между прочим, очень мудрая мысль. Люди, действительно борются только тогда, когда что-то ищут, а находят — и сдаются». Как это сдаются, спрашиваю. Он отвечает: «Возьмем, к примеру, тебя. Когда искал любви Лизы, ведь боролся же? А теперь сдался». Кому, интересно, я сдался?
— Спрашиваешь ты, — было видно, что, слушая эти слова, Лиза торжествовала.
— Спрашиваю я, а кто же еще? И как он мне здорово ответил: «Сдался своей собственной победе». Вот так-то. Неужели это правда?
— Не знаю, старцу виднее, — Лиза была сама скромность.
— А потом я спрашиваю, а как, мол, сама Елизавета Михайловна?
— А он что?
— Давно, говорит, капитулировала, полностью и окончательно…
— Врешь!
— …позорно бежав с поля боя!
— Мерзкий ты тип, волчок!
— А мы, серые, все такие.
— Он же другое сказал…
— Другое, — вновь посерьезнел Сидорин. — «Такие, как она, не сдаются», сказал. И добавил: «Кто много терял, тот ценит даже малое». Чувствую, что старец на философский лад настроен, набираюсь наглости и задаю глупейший вопрос.
— Ты спросил, что такое любовь?
Сидорин с удивлением посмотрел на подругу.
— Да. А как ты догадалась?
Лиза улыбнулась:
— Мы с тобой две половинки одного целого… Так что же ответил батюшка?
— А я то думал, что только мне дано удивлять других… Урок мне.
— Сколько у тебя их еще будет, зубастый.
— Вот и с эпитетами у тебя все нормально.
— А то! Но ты мне зубы не заговаривай, что же сказал старец в ответ на твой вопрос?
— Сказал, чтобы я не умничал: «Не определений взыскуй, а любви. Не голову грузи, а сердце». И только посоветовал перечитать тринадцатую главу из первого послания апостола коринфянам.
— Тринадцатую? — с этими словами Лиза встала и подошла к книжной полке. Через минуту она вернулась на кухню с книгой. Нашла нужную страницу и стала читать вслух: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая, или кимвал звучащий.
Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто.
И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, — нет мне в том никакой пользы.
Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится,
Не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла,
Не радуется неправде, а сорадуется истине;
Все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит.
Любовь никогда не пересыхает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится»…
Она умолкла, молчал и Асинкрит.
— О чем ты думаешь? — наконец, после долгого молчания, спросила Лиза.
— О Любови.
— О любви?
— О Любе Братищевой.
