ответила гостю Галина Алексеевна.
— А где же муж? — продолжал задавать вопросы гость.
— Асик, ты такой наивный! — впрочем, Вадим Петрович тут же спохватился:
— Прости! Гуляет где-то.
— Вадим, скажи, почему ты так громко говоришь? У тебя что-то со слухом? Я, может, и псих, но вовсе не глухой.
Глазунов от удивления даже открыл рот. Галина рассмеялась. Ей стало вдруг легко. Какой-то порог, стоявший между ней и Сидориным, разом исчез: напротив сидел знакомый Асинкрит: спокойный, с веселыми искорками в глазах.
— Я думал… чтобы лучше… понимал. А ты выходит все…
— Скажем так — почти все. Наверное, Виктор Иванович тебе не все успел объяснить. Я уже давно из больницы. И работаю месяца четыре.
— Вот как? Занимаешься волками?
— Если можно так сказать. Жил и работал в Тамбове…
— В Тамбове. А почему?
— В моих вещах, когда их нашли там… в автобусе, была газета «Тамбовская жизнь».
— Понятно. Решили оттуда начать? Ну и как?
— Пока ничего, а там посмотрим.
— Асинкрит, почему же ты раньше не сказал Вадиму, чтобы он… потише говорил? — спросила Галина Алексеевна.
— Чтобы не поставить его в неловкое положение, — очень просто ответил Сидорин. — Ты же сейчас засмеялась, а тогда было еще больше народу.
Глазунова с интересом посмотрела на Асинкрита.
— Значит, чтобы не поставить в неловкое положение?
— Ну да. У нас, у волков то есть, да в принципе у всех животных есть альфа-самцы…
— Кто?
— Альфа-самцы, так по-научному. Хозяева. Вожаки. На этой территории — Вадим альфа.
— Ты поняла? — торжествующе взглянул на жену Глазунов. — Спасибо, Асик, за солидарность.
— Вообще-то очень спорный вопрос — альфа ты или нет, дорогой.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Стоп, ребята, не надо, — примирительно поднял руку Сидорин.
Неожиданно скрипнула и чуть приоткрылась дверь. В проеме появилось лицо Аси.
— Дядя Асинкрит, а еще про альфов расскажите, пожалуйста.
— А ну спать немедленно, негодница, — вскинулась на дочь Галина, — я думала она уже третий сон видит…
— Как же, с вами увидишь. Папа как рихонская труба.
— Какая? — не выдержав, рассмеялся Глазунов-старший.
— Рихонская. По телевизору говорили.
— Глупая. Иерихонская.
— Какая разница?
— Вот именно. Господи, кто придет нам на смену?
— Не ругайся, Вадим, — улыбнулся девочке Сидорин. — Что тебя интересует?
— Что должны делать альфы?
— Охранять свою территорию, охотиться, заботиться о том, чтобы каждый год появлялись волчата. Или поросята, смотря о ком идет речь.
— Лучше пусть идет о волках. Что в кабанах интересного?
— Что интересного? А вот представь — конец зимы, вся еда под снегом, снег в феврале — сплошной наст, то есть застывшая корка. Чем питаться поросятам и свиньям? И вот по снежной целине впереди стада движется кабан. Движется как танк, да он и есть танк — триста килограммов веса, клыки, которые острее бритвы. И кабан вспахивает эту целину до земли, а уж те, кто следует за ним, найдут под снегом то, что им нужно.
— Вот это да! А если навстречу волк?
— Один волк?
— Да.
— Он же не глуп, чтобы перейти дорогу такому «танку». Впрочем, тигр тоже обойдет его стороной. Если стая волков — это другое дело. Стая может все.
— А если в волчьей стае кто-то не понравится альфе?
— Договоримся называть его матерый. Опять повторю, волки совсем не глупы: они сделают все, чтобы не злить матерого. А вот если на территорию стаи придет пришлый… Я ему не завидую.
— Прогонят?
— В лучшем случае, а то загрызут и съедят, — спокойно ответил Сидорин.
— Они что, людоеды? — не удержалась Глазунова.
— Им нужно жить. А чтобы жить, волку нужно мясо и вода. Лишний рот, точнее пасть — это конкурент, мешающий выжить. Сурово, но справедливо.
— Ты находишь?
— Они же волки, Галина.
— Дядя Асинкрит, а у матерого какая жизнь — плохая или хорошая?
— Вот это вопрос, тезка, — засмеялся Сидорин. — Скажу так: настоящая. Когда каждый день к тебе может придти смерть, поневоле проживаешь его… до донышка.
— Как это?
— То есть, по-настоящему, сполна, дочка — пояснил Глазунов.
— Понятно, только «до донышка» лучше.
— Какая разница как назвать, — было видно, то Сидорин где-то сейчас далеко-далеко. — Пуля, капкан, отрава, клыки кабана, рога сохатого — все и всё против тебя. И даже первоярок спит и видит, как ты ляжешь перед ним на спину…
— Дядя Асинкрит, кто такой первоярок, и почему он спит…
— Дочка, не слишком ли много вопросов. Не видишь, дядя Асик очень устал.
— Ничего, — грустно улыбнулся Сидорин. — Обещаю, придет время — и я все тебе расскажу. И о первоярке, и о чем он мечтает. Сейчас уже действительно поздно, иди спать.
К удивлению родителей, Ася не стала возражать и канючить. Попрощалась — и ушла к себе.
— Да, пора спать, завтра успеем поговорить, — поднялась Галина. — Асинкрит, я тебе на диване в кабинете Вадима постелила. Вот увидишь, будет удобно.
— Спасибо.
Когда жена вышла, Глазунов, перейдя вдруг на шепот, спросил друга.
— У меня тоже вопрос, послушай. Только если, что не так, скажи сразу.
— Хорошо, спрашивай, — устало откликнулся Сидорин.
— Мне Виктор Иванович говорил, что ты вместо лиц видишь… ну, ты меня понимаешь.
— Раньше видел.
— А теперь?
Асинкрит пристально посмотрел на Глазунова.
— Я вижу человеческие лица. Обычные лица.
— Это чудесно.
— Я тоже так считаю.
— То есть ты перестал…
— Нет, не престал, — спокойно ответил Сидорин, — у каждого из нас есть глаза.
— Я тебя не очень понял.
— Чтобы увидеть перед собой человека с сердцем крысы, не обязательно, чтобы он имел крысиную голову. Ведь так? Зато у него есть глаза, через которые я увижу его сердце.
Они замолчали. Неожиданно Глазунов тихо, почти просяще спросил:
