просидишь – начнут ныть мышцы, но они и без этого ныли: посидите в наручниках на жесткой скамье часов этак девять-десять, и простое потягивание покажется вам оргазмом. Часы у меня забрали, но, когда Дэвин с Оскаром вернулись, уже светало. Было часов пять утра.
– Следуйте за нами, Кензи, – бросил Дэвин, проходя мимо нас.
Мы с трудом поднялись со скамьи и, пошатываясь, поплелись по коридору вслед за Дэвином. Ноги не распрямлялись, а в пояснице ощущалась такая тяжесть, будто я проглотил кувалду. Нас вели в тот самый кабинет, где мы встречались с нашими друзьями каких-то двадцать часов назад. Когда я был уже на пороге, Оскар с силой захлопнул дверь, и она чуть не задела меня по носу. Я толкнул ее руками в наручниках, и мы, ковыляя, как Квазимодо, вошли в кабинет.
– О правах человека и гражданина не приходилось слышать? – спросил я.
Дэвин положил перед собой «уоки-токи», присоединил к ней огромную связку ключей, затем сел на стул и посмотрел на нас. Глаза у него были красные, воспаленные, веки подергивались. Оскар выглядел не лучше. Они были на ногах, должно быть, уже двое суток кряду. Настанет день, когда они уйдут на пенсию, будут сидеть в уютных креслах перед телевизором и смотреть футбол, и вот тут-то инфаркт сделает то, что не удалось сделать пулям. Зная их, могу смело предположить, что умрут они в один день.
Я вытянул руки:
– Не пора ли снять с нас эти дурацкие наручники?
Дэвин посмотрел на мои запястья, потом взглянул мне в лицо и покачал головой.
– Ты задница, Дэвин, – сказала Энджи.
– Согласен, – ответил Дэвин.
Я сел.
– Так вот, о деле, которое вам, возможно, небезынтересно, о войне двух банд, – заговорил Оскар. – Сегодня ночью они подняли ставки. Кто-то засадил из гранатомета в окно дома, где «святые» торговали крэком. Погибли почти все, кто находился внутри, в том числе двое младенцев, старшему было месяцев девять, не больше. Среди трупов – двое белых, тела еще не опознаны, но мы полагаем, что это студенты колледжа, зашедшие прикупить наркоты. Может, оно и к лучшему – глядишь, власти зашевелятся.
– А куда ты девал фотографию? – спросил я.
– Подшил к делу, – ответил Дэвин. – Сосия уже объявлен в розыск, за ним числится семь трупов за последние две ночи. Если его удастся привлечь, одной уликой против него будет больше. Кстати, насчет этого белого, что лежит на мальчике. Помнится, кто-то говорил, что знает, кто он такой. Может, нам удастся тут что-нибудь сделать?
– Даже очень может быть, если вы отпустите меня. Моими методами можно достичь многого.
– Например, перестрелки на вокзалах, – съязвил Дэвин.
– Если мы тебя отпустим, Кензи, ты и пяти минут не проживешь, – сказал Оскар.
– Это почему? – спросила Энджи.
– А потому, что Сосии стало известно, что у тебя есть материал на него. Железные улики. Потому, Патрик, что тот, кто так надежно прикрывал вас, вышел из игры, и все об этом знают. Потому, что, пока Сосия на свободе, жизнь твоя и гроша ломаного не стоит.
– И все же, в чем меня обвиняют? – настаивал я.
– Обвиняют?
– В чем нас обвиняют, Дэвин?
– Обвиняют? – встрял и Оскар. Пара попугаев.
– Дэвин!
– К сожалению, мистер Кензи, обвинить вас мне не в чем. Просто у меня и моего помощника сложилось впечатление, что вы могли быть замешаны в одной скверной истории, имевшей место вчера днем на Южном вокзале. Но поскольку ни один свидетель не смог опознать вас – что я могу сказать? Промашечка вышла. А жаль, очень жаль, вы уж нам поверьте, мистер Кензи.
– Снимите наручники, – потребовала Энджи.
– Давно бы снял, да вот ключ куда-то затерялся, – сказал Дэвин.
– Сними эти долбаные наручники, Дэвин, – настаивала Энджи.
– Оскар, может, ключ у тебя?
Оскар честно вывернул все карманы.
– И у Оскара нет. Придется всех обзванивать, может, у кого и есть дубликаты.
Оскар встал:
– Пойти, что ли, поискать.
Он ушел, а мы остались сидеть. Дэвин смотрел на нас, мы на Дэвина. Он сказал:
– Мы можем приставить к вам охрану для обеспечения личной безопасности. Подумайте об этом.
Я покачал головой.
– Патрик, – сказал он тоном, которым матери говорят с неразумными детьми, – сейчас это не город, а поле боя. До утра мы тебя не выпустим. И тебя не выпустим, Энджи, если ты с ним заодно.
Она откинулась на стуле и повернулась ко мне. Красивое у нее было лицо, хотя и помятое. Она сказала:
