Герда, когда увидела, что вертолет туфлей не одолеть, впала в отчаянье, подобрала свою обувку, расселась на земле и от злости начала стучать туфлей по асфальту. Нет… Хрущев все-таки круче…
Я размышлял, утешить ли мне Герду или пускай сама перебесится, когда зазвонил мой телефон.
— Ян, ты цел? — Это был лейтенант Шило.
— Цел, спасибо за помощь, полковник со своими ребятами сильно помог.
— Всегда пожалуйста.
— А что ты мне пытался сказать во время стрельбы? Я ни черта не расслышал.
— Предупредить хотел, чтоб ты сразу сдавался «Беркуту». Эти парни образованием и хорошими манерами не блещут, у них другое назначение — мышцы и рефлексы.
— Я это уже понял, еще раз спасибо за помощь.
— Не за что, но с тебя бутылка. — Он отключился.
Вообще-то это странновато: полковник «Беркута» спешит на помощь немке с рабом по просьбе участкового лейтенанта. Странно… но может в этом мире это как раз нормально?
Я подошел к Герде, аккуратно взял из ее рук туфлю и нежно надел ее на босую изящную ножку, а потом помог моей расстроенной подруге встать. Герда жалостливо ткнулась носом в мое плечо. Трогательный момент…
— Нам потребуется прачечная, — сказал я.
— И парьикмахерьская, — сказала Герда.
Да здравствует мой Киев!
Мы продолжили наш путь. Похмелини вел машину так, словно и не пил вовсе. Типичный доктор! Чему удивляться? Не берет этого эскулапа ни дурь, ни водка и ни пуля!
Герда, вооружившись аптечкой, заботливо врачевала порез над моей бровью. Обработала перекисью, замазала йодом и деловито взялась за большой рулон бинта. Очень большой рулон. Забинтовать еще одну мумию Тутанхамона хватит в аккурат.
— Остановись, Герда! — Я прервал ее действия. — Зачем столько бинта? Я ж не мертвый фараон и не гротескный, раненый в голову, белорусский партизан. Пластырем обойдемся.
— Корошо, — сказала Герда и заклеила рану пластырем крест на крест.
Ну вот, теперь я совсем похож на типичный карикатурный образ хулигана. Еще только серенькую тряпичную кепчонку на уши натянуть, и можно смело позировать милицейским художникам-сатирикам, пускай потом вывешивают в окне сатиры ДНД.
— Док, далеко еще до Киева?
— Ерунда осталась… Коростень уже давно минули, до Ирпеня рукой подать, а там и Киев, а там и гостиница «Москва».
— По приезду в Киев устроим «экскурсию» по городу! Кутнем!
— Будьем укряинськую с пьерцем пьить? — обреченным тоном спросила Герда. — Длья здёрофия?
— Во-во…
— Тогда ньет! Рашьши ньеобходьим хорьячий дюш, парьикмахерь и прячечная.
— Душ одобряю, я тебе спинку потру, а прачечную — в печку, у меня сика-пуковских денег полно, новые прикиды прикупим, а грязное шмотье в гостинице в стирку отдадим.
— А здьесь мошно купьить мундьир СС?
— Впился тебе этот мундир? Подберем что-нибудь молодежное, шортики там да маечку короткую…
— Почьему корёткую?
— А у тебя дивных контуров потрясающий живот.
— Пряфда? — Герда польщено заулыбалась. — А мой дьифний шифот ти есть мочалькой потьереть?
— И не только мочалкой… и не только дивный живот… Будь спокойна!
— Шальюнишька…
Я взглянул в окно. Вдалеке сияли огни небоскребов вечернего города. Восхитительное зрелище.
— Это уже Киев? — спросил я у доктора.
— Эти огни? Нет, это Ирпень.
Я почти не удивился. В моем мире Ирпень — это городок с населением 40 тысяч человек, а самые высокие здания в этом городишке — угрюмые блочные девятиэтажки…
— Если это Ирпень, то какой тогда Киев?
— Большой, — буркнул док, — очень большой.
Наконец мы достигли огромной сварной конструкции, сияющей неоновыми огнями и стилизованной под цветущие каштаны — символ города Киева. Окраина, на которую мы въехали, меня поразила и удивила до глубины души. Такой окраины в моем Киеве отродясь не было и, если повезет, то и не будет никогда.
— Чайна-таун? — воскликнул я. — Док! В Киеве есть Чайна-таун?
— А где его нет?
— Китяйоси! — Герда скорчила презрительную гримасу. — Шайсэ! Как оньи здьесь окасальись? Разфи японизи и Пу И их больши нье контрёлирофать?
— Пу И? Из династии Цин? — спросил я. — Главарь липового государства Маньчжоу Го? Так его ж красные раздолбали давным-давно вместе со всей Квантунской армией…
— Симпатичный дядя был этот Пу И, — сказал док, — а вот квантунский генерал Ямада — мудак и самурай…
— Ньет! Ямада короший геньераль!
— Плохой, — сказал я, — раз его раздолбали, значит, плохой, был бы хороший, то сам бы всех раздолбал….
Мы проезжали домики и здания, ресторанчики, магазинчики и торговые палатки типично китайской архитектуры: все украшено китайским орнаментом, фонарями, львами и драконами; но больше всего меня поразил трехметровый портрет Мао Цзедуна, вывешенный на фасаде какого-то дома. Зачем Мао? Почему не Джеки Чан? Не нравится мне все это!
— Док, а эти китаезы не пытаются провернуть здесь очередной цзэдуновский «большой скачок» или «культурную революцию»?
— Волосатый! — изумился док. — Это ж китайцы! Они работяги, а не самоубийцы! Какая еще революция? Ребята Пронина им быстро контрреволюцию организуют! По типу — всех переловят, яйца в тиски зажмут, и пускай потом катятся на распухших шарах в свой Пекин… Но это если СМЕРШ, а если за дело возьмется КГБ, то редкий китаец до Пекина добежит…
— Как в народной присказке? — спросил я. — По горе бежит в жопу раненый джигит. Далеко не убежит, глубоко кинжал сидит.
— Точно! — сказал док. — Я дубиною машу, сильно выбился из сил, и поэтому меня динозавер укусил!
Мы минули Чайна-таун и я начал узнавать транспортные развязки, видимо, в наших мирах они схожи. Автострада, по которой мы прибыли, похоже, плавно переходила в окружную дорогу, которую я знал, но край города эта дорога явно не ограничивала. По обе стороны светились огнями величественные здания административного типа, высоченные жилые дома, супермаркеты и прочее. Ничего такого в моем мире нет.
Мы вывернули с автострады на мост и выехали на широкий проспект. Проспект освещался стройными рядами фонарей, а по обе стороны дороги и на разделительной полосе были высажены и буйствовали листвой каштаны. Какая красота… Этот проспект я узнал. Прямо картинка из моего детства. Тогда этот проспект хоть и назывался в честь позорного Брест-Литовского мира, но был прекрасен. В 1980 году его переименовали в проспект Победы, и его постигла катастрофа по имени Олимпийские игры в Москве.
