На сей раз пауза длилась долго. Я тактично смотрела не на него, а чуть в сторону. Я имела законное право на отдых. Молчание работало на меня. Количество веских аргументов неумолимо переходило в качество победителя дискуссии. Теперь можно было даже снова улыбнуться - великодушно и ободряюще.
И вдруг он полюбопытствовал голосом пай-мальчика:
- А как насчет эротики? Я имею в виду, с педагогической точки зрения?
Он говорил о злополучной новелле! Я почувствовала, что заливаюсь краской и… немею.
И Сам прекрасно понял это. Теперь-то была его очередь снисходительно улыбаться. Этот троечник - да, я не сомневалась, что он был троечником! я где-то читала, что именно школьники-троечники успешнее другие реализуются в дальнейшей жизни! - смотрел на меня нагло, развязно и… проницательно. Он уже оценил и ПРОСЧИТАЛ меня - да и какая могла быть во мне тайна? Подумаешь, школьная библиотекарша! Он разбирался в женщинах почти профессионально! Он видел меня насквозь: мою зарплату и немодные тупоносые туфли, неудачные романы и то, что никто никогда не ждал меня у подъезда с алой розой в руках.
Кажется, моя улыбка превращалась в оскал. Я попыталась вернуться к нормальному выражению лица - тщетно! В довершение ко всему правый угол рта от напряжения стал дергаться.
- Молодые мы еще. Исправимся! - вдруг брякнула Метелкина и, словно заразившись от меня, широко ухмыльнулась с призвуком «Гы-ы!».
И едва я успела ужаснуться и сообразить, что это последняя капля, - нет, это роковая ложка дегтя в бочке меда! сигарета, угодившая в бочку с бензином! - что с журналом навек покончено и что в следующий момент грянет наш приговор; едва моя улыбка окончательно превратилась в болезненную гримасу… как Сам неожиданно проделал следующий фокус: притянул Метелкину к себе и звучно чмокнул ее в щеку. Затем он - по-видимому, с тем же намерением - шагнул ко мне, но передумал и, помедлив, осторожно взял и старательно чмокнул мою руку. После всего этого он развалился в кресле и простер к нам руку благословляющим жестом.
- Молодцы, девчонки! Бейтесь! - великодушно позволил он. - Что-то в вас, вижу, есть… Да… Но имейте в виду: чтоб через месяц - все на порядок выше! Перелопатить от и до! Точки там, запятые… Чтоб зачитывали до дыр! Чтоб все критики типа - наповал, и сразу - рейтинг! Популярность! Короче, бессмертие!
…Дальнейшее сохранилось в памяти смутно, отдельными фрагментами. Кажется, мы обещали ему бессмертие. Кажется, обнимались на прощание. И кажется, в этот день за метелкинскую занавеску отправилась четвертая бутылка…
- Ну а потом что? - скептически допытывалась Людасик. - Выйдет первый номер, а дальше? Где ты возьмешь авторов?
Вот что значит честный, добросовестный человек. Добросовестно сыплет соль на рану. Ответить ей было, разумеется, нечего, кроме: «Людасик, я тебя умоляю!» - и скорчить жалкую гримасу.
Вспоминать о вчерашнем было страшно. Сцена с Самим время от времени всплывала в памяти в виде нелепого и унизительного фарса. Я старательно гнала воспоминания прочь.
- Ты чего это, Людка, такая нудная стала? - вдруг вскипела Римус. - Тебе восемьдесят лет уже исполнилось, нет?! Моя бабушка и то веселее!
- Верю, - безрадостно откликнулась Людасик. - Думаете, я не хочу развеселиться? Просто не получается… Вроде бы болел Валерка, а осложнение у меня. На орган доверия к жизни! Такое ощущение, как будто идешь по аллее парка - всюду цветы, аттракционы, качели, танцы, - и на каждом метре таблички: «Входа нет», «Не прикасаться», «Руками не трогать» или просто - «Не для тебя». Так ясно, черным по белому, новенькими буквами! И нет против этих надписей ни таблеток, ни микстур… Между прочим, недавно прочла: от чего, думаете, Лермонтов умер в двадцать шесть? Агедония! Он всю жизнь стремился к смерти.
- Фу, ужас! - передернула плечами Римка. И распорядилась: - Вот что: сейчас же едем ко мне! Аветик обещал сегодня шотландский ликер!
- Я не пью ликер… - заартачилась было Людасик.
- Шотландский?! А ты его пробовала?.. Вот попробуешь, тогда решишь!
- С этого и начинается женский алкоголизм.
- Подожди-ка, - вмешалась я. - Есть у меня для нее еще одно средство…
И направилась за дальний стеллаж.
- Да не надо мне твоей психологической литературы! - вскинулась вслед Людка. - У меня ее дома полшкафа!
Но я уже нашла то, что искала: новенький широкий блокнот на пружинках и ручку.
- Открывай и пиши! - скомандовала я.
- Что пиши?
- Пиши: «Таблички в парке». Это подчеркни. Ниже: «Рассказ». А теперь вот тебе ключ, а мы пошли пить ликер. И пока не закончишь, не смей выходить! Обещаешь? Если не обещаешь - запрем снаружи!
Людка смотрела дикими глазами.
Римус ахнула:
- Ну ты даешь, Марыська!.. А может, ей лучше попробовать дома… в спокойной обстановке?
- Дома ей не дадут. Пусть пишет здесь. И учти! - пригрозила я Людмиле. - Это лечебный эксперимент! Еще древние греки говорили: «Хочешь забыть - запиши!» Литератор ты или нет?! Глядишь, еще прославишься… С публикацией, так и быть, можем помочь. Составим протекцию.
Вдруг она хлопнула ладонью по столу и расхохоталась.
- Ладно! Есть у меня один сюжет для бестселлера… Но имейте в виду - эротический! - И показала нам язык.
За дверью мы переглянулись и дружно вытаращили глаза. Римка прижала палец к губам, схватила меня за руку и потащила к лестнице. И только на улице прыснула и завопила:
- Класс!! Это у вас называется - редакторская хватка, да?!
И по ее взгляду я вдруг поняла, что передо мной открылась новая дорога - кажется, это называется
- Я вот что думаю: может, на самом деле каждый человек имеет отношение к литературе, а? - озадаченно спросила я. - Но просто не догадывается об этом? Как ты думаешь?
Римка почтительно приостановилась.
- За это и выпьем! - объявила она.
- Лучше вместе с Людкой. За ее первый рассказ! - выдвинула я встречное предложение.
- Тогда я тебя провожу. Не каждый день гуляешь с редакторами!
Должно быть, ей казалось, что со мной она движется по какой-то
- Кастанеда писал, что в сумерки открывается щель между мирами, - вспомнила я.
Римке это почему-то не понравилось. Она недовольно покосилась на меня. И, забыв о своей дороге, принялась за мое усовершенствование.
- Вот что, подруга: пора тебе изменить прическу! Все нормальные люди уже давно сделали мелирование. А то, учти, твой Сам посмотрит-посмотрит…
Это был, пожалуй, перебор. Мои успокоившиеся было нервы болезненно вздрогнули и завибрировали.
- Слушай! Если ты такая умная, то почему сама до сих пор не блондинка?
